Читать «Землянин»

Палера ждал его у конуры, сидя на корточках и механически двигая челюстями. Когда Ник появился в поле зрения сигарца, челюсти Палеры сделали особенно резкое движение, а глаза, еще мгновение назад тупо глядящие в одну точку, слегка развернулись и сфокусировались на нем. После чего последовал смачный плевок, освободивший пасть Палеры от почти потерявшего изначальный ярко-розовый цвет комка «брера»,[1] и его губы раздвинулись в гримасе, которую сам Палера, вероятно, считал доброй улыбкой. Похоже, прежде чем «уплыть» под влиянием «брера», сигарец установил в настройках наносети дежурный идентификатор на Ника, и тот подал сигнал, едва только землянин появился в поле зрения остекленевших гляделок Палеры.

— Оха, белый! Каиз нашел новую цыпочку. У нее почти такая же светлая кожа, как и у тебя, и она только что «продалась». Будешь сниматься?

Ник молча проследовал мимо Палеры, волоча на спине мешок с добычей. Палера так же молча проводил его взглядом и, сунув руку в нагрудный карман, извлек оттуда кулек с «брерой». За прошедший год Ник успел всех приучить к тому, что лапать его за плечо или как-то еще настаивать на немедленных действиях, расходящихся с его собственными планами, — себе дороже. Так что сигарец, пошуршав дешевым пластиком, вытащил новый розовый комок и отправил его в рот. Он сообщил информацию, для передачи которой его послали, и теперь до получения ответа можно было спокойно «зависнуть».

Войдя в каморку, Ник скинул на пол мешок с добычей и неторопливо разделся. Засунув комок с одеждой в бак ультразвукового очистителя, он протянул руку вверх, выдернул из хлипкого косяка двери гвоздь и отработанным движением воткнул его между контактами, торчащими из внутренностей очистителя. И тут же привычно коротко всхрапнул, когда его слегка тряхнуло током. Но шум от заработавшего очистителя заглушил этот и так еле слышный звук. Очиститель был старый, найденный на свалке и восстановленный стариком Гамом с использованием невесть каких деталей. Поэтому он работал плохо, долго и шумно. Впрочем, все эти недостатки напрочь перекрывались его самым главным достоинством: он работал. Ник подобрал мешок и, как и был голый, прошлепал босиком через всю конуру к раковине. Раковина была большая, с парой моек, и занимала почти треть площади конуры. В оставшейся части много места занимал большой железный шкаф, намертво прикрученный к стене, и так же намертво прибитый к стене брус точильного камня. В шкафу Ник хранил все, что представляло хоть какую-то ценность, а камень… камень по местным меркам тоже был ценностью. Небольшой, но ценностью. Он был длинный, поэтому в железный шкаф не влезал. Так что не озаботься Ник прибить его к стене, при первой же его отлучке из конуры местное шакалье точно приделало бы камню ноги. А так… Тот, кто мог бы его украсть, никогда бы не стал этого делать открыто, оторвать же настолько хорошо прибитый здоровенный брус точильного камня тихо и незаметно ни у кого не получится. Это только с виду кажется, что обитатели Трущоб сидят глубоко в своих норах и носа наружу не кажут. На самом деле в каких бы самых безлюдных местах Трущоб ты ни находился, поблизости всегда найдется пара-другая внимательных глаз, обладатели которых не преминут чуть позже слить информацию о том, что они увидели, тому, кто готов за это заплатить. Хоть что-нибудь — от куска выделанной крысиной шкуры, который можно пустить на заплатку, до… да до чего угодно. Может быть, даже до кругленькой суммы в лутах. Хотя деньгами в Трущобах пользовались очень редко. Открытие счета стоит десять лутов, а потом следует выкладывать по три лута в месяц за поддержание аккаунта. Большие деньги для тех, для кого «настричь» двадцатку в неделю — хороший доход. Ну, если бы им пришло в голову переводить свой доход в деньги, разумеется. В Трущобах царствовал бартер, как это называлось на родине Ника. Здесь это не называлось никак…

Ник вывалил добычу из мешка в раковину, открыл воду и прямо под струей сполоснул мешок. После чего скатал его в комок и положил в сторону. Когда освободится очиститель — мешок пойдет туда. А сейчас у Ника были другие заботы. Он снял с шеи леску, на которой был подвешен ключ от железного шкафа, и, протянув руку, открыл его. В конуре все было близко — протяни руку и достанешь. Выудив с верхней полки четыре крюка, он быстрыми движениями развесил их на проходившей под низким потолком водопроводной трубе, в которой уже лет сорок не было никакой воды, а затем еще одним движением выудил из шкафа одну из своих самых больших ценностей. Разделочный нож.

Дальше все было привычно. Одним движением подвешиваем тушку крысы на крюк, затем несколько движений ножом, и шкурка слезает с тушки чулком. После чего шкурка падает в раковину, а на соседний крюк вздевается следующая тушка. Крыс он сегодня добыл почти десяток, так что когда последний крюк был занят, Ник, столь же привычным движением, выдернул с боковой полки железного шкафа кривую, мятую алюминиевую кастрюлю, родом все из того же источника немыслимых благ и невероятных технических достижений, то есть свалки, и бросил туда одну из ободранных тушек. Следующая из неободранных тут же заняла ее место.

Покончив с разделкой добычи, Ник вытащил одежду из закончившего работу очистителя и, выудив из железного шкафа согнутую из проволоки вешалку, аккуратно повесил ее. Запихнув в очиститель опустевший мешок, он снова запустил грохочущий агрегат и вернулся к добыче.

К тому моменту, когда очиститель справился с мешком, Ник успел разделать тушки и собрать крысиные кости, пленки, сухожилия и остальные отходы в треснутую керамическую миску. Взяв ее, он высунул голову наружу и негромко позвал:

— Тетушка Глио…

Спустя мгновение из соседней конуры высунулась голова, увенчанная торчащими в разные стороны седыми патлами.

— Вот, возьмите.

— Спасибо тебе, Ник, — с жадным придыханием произнесла голова, после чего из дверного проема буквально выстрелили две тощих голых руки, вцепившиеся в миску. — Да благослови тебя Фифра, ты так добр к нам…

Ник с каменным лицом выпустил из рук миску и снова нырнул к себе в конуру. Он ни на секунду не обольщался и не сомневался, что едва только тетушка Глио исчезла в своей конуре, как тут же принялась шепотом ругать его на чем свет стоит и обзывать жадным клухом, забравшим себе все мясо, а ей с бедными сиротками бросившим кости и требуху, как будто