Невольное изумление вызывало то, как он мог мириться со всем тем убожеством и нищетой, среди которой рос. За последние годы Муза успел попривыкнуть к благоуханному миру властей предержащих – богачей, даром что обитал всего лишь на его периферии, а действовал в тени. Но тем не менее эти узкие грязные улочки и тупики были ему памятны достаточно и давали вполне четкий ориентир в обход трущоб, что в конечном итоге позволяло выйти к дому на холме Квиринал, где его дожидался хозяин. Надо сказать, что здесь, в Субуре, существовали и другие опасности, о которых забывать было нельзя, поэтому Муза осторожничал, внимательно всматриваясь в каждого встречного, будь тот один или в компании, и взвешивая возможную угрозу, которую они могли представлять. В целом, не считая нескольких косо брошенных взглядов, все обошлось, и Муза в конечном итоге вышел на небольшую площадь в сердце Субуры, где находился раскидистый фонтан, снабжающий местных жителей водой из ответвления Юлианова акведука.
Как обычно, площадь была запружена женщинами и детьми, которых домашние послали сюда за водой. Каждую минуту кто-то отходил, сгибаясь под тяжестью наполненного кувшина, а кто-то, наоборот, приходил с порожним. Многие останавливались, чтобы посудачить. Здесь же собирались группами юноши и мужчины – одни пускали по кругу бурдюк с вином, другие неторопливо беседовали или играли в кости. На Музе была простая черная туника, и из остального люда он мог выделяться разве что аккуратной стрижкой и бородкой. По приближении к фонтану внутренняя напряженность более-менее улеглась. Сложив руки лодочкой, Муза нагнулся над каменным бортиком, зачерпнул воды и глоток за глотком утолил жажду, разыгравшуюся, пока он удирал от своего преследователя. Часть воды Муза плеснул себе в лицо и, распрямившись, удовлетворенно расправил плечи: его опытность и сноровка снова сослужили ему хорошую службу. Он отвернулся от фонтана и… застыл.
Тот самый, в коричневой тунике, стоял не более чем в полусотне шагов, прямо за людской толчеей возле фонтана. Только теперь он уже не прятался, не пытался слиться с толпой, а смотрел на Музу открыто, с дерзкой ухмылкой. Выражение лица преследователя холодило кровь, и вместе с тем в голове молниями сверкали вопросы: как такое оказалось возможно? Как он умудрился не отстать? Как узнал, где его найти? Может, он тоже из местных? Муза запоздало клял себя за то, что недооценил противника.
Ладонь снова скользнула на рукоять ножа; стало чуть-чуть поспокойнее. Получается, ставки резко возросли. Теперь задача – не просто ускользнуть. Все становится куда более опасным, грозя перерасти в столкновение. Муза знал: от площади к улице, восходящей на Квиринал, ответвлялся укромный проулок, – и начал оттесняться к нему, внутренне напрягаясь для рывка. Все просто. Не хватило хитрости, чтобы обставить преследователя, – полагайся теперь на ноги.
Коричневая туника держалась с ним вровень: куда он, туда и она. Разгадав намерения, преследователь вновь развязно улыбнулся и погрозил пальцем. Муза впервые ощутил страх и почувствовал, как по хребту к шее поднимается неприятный холодок. Вот преследователь кивнул в сторону проулка, и Муза заметил, как из затенения по ту сторону площади выступили двое здоровяков, преграждая ему путь отхода.
– Язви вас, – буркнул вполголоса Муза.
Их трое, вполне возможно, что больше, и силой из ловушки не вырваться. Теперь все зависит от скорости. Муза снова втерся в толпу – так пока безопаснее – и еще раз оглядел площадь. По сути, отсюда ему открывались четыре выхода. Он выбрал проулок напротив тех амбалов, самый дальний от преследователя, и припомнил, что эта улочка идет параллельно дороге, ведущей на Квиринал. На каком-то ее отрезке, если изловчиться, можно будет срезать путь к дому хозяина – там безопасно. Муза напрягся и, набрав в грудь воздуха, рванулся, распихивая с дороги людей. Сзади доносились проклятия тех, кого он сшиб, но его это не волновало. Вырвавшись из толпы, он помчался по замызганным булыжникам ко входу в проулок и услышал за спиной окрик, перекрывший шум толпы:
– Эй, вы там! Держите его!
Муза в этот момент ринулся в сумрак тесной улочки. Какое-то время контраст с более ярким светом на площади ослепил его, и Муза мчался по улице почти наугад, надеясь, что не споткнется, не влетит в кого-нибудь или, чего доброго, не поскользнется на облитом какой-нибудь дрянью плитняке. Когда глаза попривыкли, он на лету стал разбирать детали – низенькие арочные входы в убогие мастерские и лавочки, хозяева которых пытались выживать на жалком доходе, остававшемся после грабительских поборов сборщиков податей и уличных банд Субуры. Горстка изможденных, состарившихся до срока женщин и мужчин в лохмотьях протянули руки за подаянием, невнятно клянча деньги или съестное, – Муза пронесся мимо, слыша, как в звонкой улочке где-то сзади раздается топот ног преследователей. Стиснув зубы, он подгонял себя со все возрастающим чувством отчаяния. Впереди в полусотне шагов блеснул луч: солнечный свет отвесно падал на соседнюю, более широкую улицу, ведущую в сторону Квиринала. В сердце затеплилась надежда. Если еще с четверть мили держаться впереди, то можно выбраться туда, где безопасно. Стык улиц становился все ближе, а с ним и ободряющие лучи света, пронзающие темный мир трущоб. От угла Музу отделял всего десяток шагов, когда вдруг что-то резко ударило его по лодыжке, от чего беглец потерял равновесие и полетел вперед, вытянув перед собой руки. Он тяжело рухнул в канавку по центру проулка, где стояли мерзкие лужи отходов. Сила удара вышибла из легких воздух, и мгновение Муза лежал, пытаясь сделать вдох, чему мешала жгучая боль в ребрах. Все вокруг, казалось, заполонил перестук бегущих ног. Еще не в силах толком вдохнуть, он потянулся к ножу, пытаясь встать, затем выпростал лезвие и стал поворачиваться в решимости нанести удар.
В это мгновение по его руке ударил башмак, выбив нож из онемевших пальцев. Еще один удар ногой угодил ему в бок, от чего Муза опять лишился воздуха и, мучительно кряхтя, опрокинулся назад. Согнувшись, он надсадно дышал и смотрел вверх, где над ним нависла фигура в коричневой тунике, по бокам которой присели на корточки двое здоровяков, держа кулаки наготове. Муза так и не понял, что сбило его с ног. Видимо, эта болезненная растерянность и вызвала у его преследователя улыбку.
– Что ж ты, Муза, такой неловкий? Старался ты, надо сказать, на славу, но свое все одно отбегал. Теперь все кончено, не так ли? – Он поднял голову и, глядя Музе куда-то поверх плеча, заулыбался: – Молодец, Петул. Выходи, не бойся.
Сзади из подворотни выступила тень, а когда она вышла на свет, Муза разглядел в ней того самого воришку-оборвыша, которому дал монетку с наказом