– Эк ты его приложил, – дошел до мутного сознания чей-то голос. – Мог ведь и мозги вышибить…

Муза протяжно застонал и повернул голову. Сквозь приоткрытые веки было видно, что он находится в каменном каземате, освещенном тусклым желтоватым светом. В голове тяжко пульсировало, нутро тяготила тошнота. Он лежал на спине, а пальцы соприкасались с чем-то вроде деревянной столешницы. Попытка шевельнуть рукой дала понять: та прихвачена путами. То же самое и с остальными конечностями. Муза лежал неподвижно, якобы в обмороке, а сам как мог пытался восстановить связность мысли, превозмогая тупую боль в голове. Пульсировала и лодыжка. Тот предатель-оборвыш вспоминался с некоторой обидой, а еще зрело презрение к себе за наивную доверчивость.

– Да я этого ублюдка всего раз по башке и хлопнул, – проворчал еще один голос, по которому Муза узнал своего главного преследователя. – Ничего, будет как новенький, когда очухается.

– Вон, зашевелился… Очнулся, кажется.

По полу зашаркали подошвы, и чьи-то руки, ухватив верх туники, крепко встряхнули Музу.

– Эй, ты! Хватит спать, открывай глаза. Есть разговор.

Муза решил не откликаться и притворился бездыханным. Но не тут-то было: человек снова его встряхнул, а затем отвесил смачную оплеуху.

Муза моргнул и слегка прищурился. Видно было, как склонившийся сверху довольно кивнул.

– Ну вот, ничего с ним не сделалось.

– Тогда не будем больше терять времени. Ступай за Анком.

– Уже иду.

Человек скрылся из виду, и Муза услышал, что открылась дверь и сандалии застучали куда-то наверх. Он повернул голову и впервые как следует оглядел все помещение – с низким сводом, и судя по сырости, нехватке света и тишине, явно подземное. К потолку были прикреплены два масляных светильника, тускло освещавшие пространство. Из мебели, помимо стола, была всего лишь одна скамья с набором каких-то инструментов, поблескивающих в слабом свете. Возле стола Муза заметил человека, наполовину скрытого затенением алькова, в чистой белой тунике и сафьяновых сапожках до середины голени. Какое-то время он стоял молча, а затем заговорил суховатым голосом, настолько тихим, что Муза с трудом мог его расслышать:

– Чтобы ты не питал глупых надежд, скажу сразу: твои крики и вопли не будут слышны никому за пределами этой комнаты. Мы в подвале надежного дома.

По хребту Музы пополз тревожный холодок. Была лишь одна причина, по которой они выбрали такое угрюмое место. Он снова взглянул на скамью и понял, для чего предназначались инструменты.

– Вот и славно, – перехватил его взгляд незнакомец. – Ты понимаешь, что тебя ждет. Не хочу уязвлять твою бесспорную сообразительность словами о том, что рано или поздно ты выложишь нам все. Если твой хозяин натаскивал тебя столь же усердно, как я натаскиваю своих, то с тобой придется повозиться. Но предупреждаю: Анку в ремесле дознания нет равных. При наличии времени у него заговорил бы и камень. А ты, Муза, отнюдь не камень, а всего лишь мешок плоти, крови и костей. Слабачок. Как и у всех, у тебя есть уязвимые места, и в конечном счете Анк выявит их так же неизбежно, как день сменяет ночь. Ты расскажешь нам все, что мы хотим знать. Вопрос лишь в том, сколько ты по своему глупому упорству продержишься. Но на выяснение этого у нас есть уйма времени… Впрочем, можно поступить и по-другому: ты развязываешь язык прямо сейчас и избавляешь всех нас от этих малоприятных процедур.

Муза открыл было рот, чтобы бросить проклятие, но тут же снова сжал губы. Едва ли не первое, что ему внушали насчет подобных раскладов, это ни в коем случае не раскрывать рта и не произносить ни слова. Стоит тебе заговорить, как дверь для дальнейшего общения с твоими мучителями считай что раскрыта. И помимо того, что из тебя мало-помалу начинают вытягивать сведения, ты еще и открываешь ненавистному дознавателю возможность установить с тобой некую связь, позволяя узнать всю подноготную и играть на твоих слабостях. Лучше не говорить ничего.

– Понятно, – после паузы вздохнул собеседник. – Что ж, тогда приступим.

Единственным звуком, разбавляющим напряженную тишину, что нависла между ними, был звонкий стук падающих капель где-то на той стороне каземата. Все это время собеседник Музы незыблемо стоял, полускрытый тенями. Наконец вдали обозначился звук приближающихся шагов: мерное постукивание сандалий по наружным ступеням. Отворилась дверь, и вошли двое – один уже был ему знаком, а с ним еще приземистый, мощного сложения бритоголовый с изборожденным шрамами лицом. По виду он напоминал гладиатора, но затем Муза разглядел у него над бровью знак Митры[2] и решил, что это солдат, вероятно из бывших.

– Он твой, Анк, – сказал ему человек из тени.

Тот, сморщив нос, небрежно оглядел Музу.

– Чего ты от него хочешь, хозяин?

– Хочу знать, для чего он посещал дом Веспасиана. Какие виды касательно похода в Британию имеет наш добрый друг Паллас. Имена лазутчиков, которыми он располагает в той провинции, и какие именно им розданы поручения.

– Что-нибудь еще? – почтительно спросил вошедший.

– Пока достаточно.

Анк кивнул и, подойдя к столу, склонился над Музой.

– Ну, что… С порядком ты, должно быть, ознакомлен. За качество процедуры отвечаю я, так что давай, наверное, сразу ознакомимся с ужасами?

Он прошел к скамье и какое-то время разглядывал там свой инструментарий, после чего кое-что отобрал и, подойдя, выложил перед Музой.

– Вот, гляди. Начнем, думаю, с ног и далее будем продвигаться вверх. – Он поднял железные клещи и, щелкнув ими, подмигнул. – Это для ступней. После этого начну свежевать тебя, закатывая кожу к лодыжкам. – Анк взял хирургический нож и пару небольших мясницких крюков. – Затем сломаю тебе ноги, а этим вот разобью колени. – Он показал Музе ломик. – Если после этого язык у тебя не развяжется,