Леший весёлости своей ничуть не потерял.
— Эка норовиста! — изумлённо проговорил он, оправляя бороду. — Вот уж добра тебе невеста досталась! Не зря два лета ждал. Вот сам и бери, Прокопий!
Тот приблизился вплотную, но не делал попыток взять её — взирал как-то спокойно, неотвратимо, чаровал своими тоскующими влюблёнными очами и эфиром. Несмотря на это, Женя отступила, наткнувшись на кострище и заготовленные Стасом дрова. Поленья были берёзовые, тяжёлые: попади одно в голову — с ног свалит; однако жених шёл открыто, как-то незаметно уворачивался и, кажется, однажды даже улыбнулся, когда дровина зацепила его золотую бороду.
Ещё заметила: он любовался ею!
Потом она попятилась к палатке, как к последнему укрытию, и тут, зацепившись за растяжку, упала. И вскочить уже не успела, ибо этот молчаливый жених склонился, легко поднял её, скрутил, спеленал своими руками, да так крепко прижал к себе, что нельзя было пошевелиться.
И теперь уже убедилась окончательно: его волосы были намазаны неким маслом, источающим манящий, притягательный эфирный аромат.
А ей показалось, что так пахнет цветущий кедр.
— Отпусти! — неуверенно потребовала она. — Задушишь...
Он словно не слышал, стоял и поджидал, когда его сват соберёт в рюкзаки книги и вещи Жени. Золотистая, неожиданно мягкая борода щекотала лицо, и в носу уже назревал чих. Она затаила дыхание, перетерпливая зуд в переносице, и, не удержавшись, чихнула неожиданно и от души, так что этот могучий детина вздрогнул и впервые засмеялся.
— Сто лет тебе жить! — восхищённо воскликнул леший. — Какой в человеке чих, таков и век! И ребят баских нарожаешь!
— Ну, хватит, сама пойду! — она шевельнулась, преодолевая сопротивление.
Он вдруг выпустил её, как выпускают птицу, — поставил на ноги и сразу раскрыл объятья. Женя перевела дух, огляделась и хоть желания бежать не испытала, но смиренной овцой стоять не могла. Скорее, из озорства, из своей противоречивости сначала сделала несколько шажков вперёд, затем с места рванула в сторону прииска. Огнепальный жених не ожидал такой прыти, замешкался, и она выиграла несколько секунд — этого хватило, чтобы выскочить из кедровника на вырубку.
— Стас! — успела крикнуть на бегу и потому сдавленно. — Стас! Меня уносят погорельцы!
Она ещё слышала вой мотора на речке: он уезжал и не чувствовал, что происходит то, чего сам так опасался, — похищение. И услышать, естественно, не мог.
Суженый настиг её через сотню метров, на бегу подхватил, словно цветок сорвал, облапил, обвил, как спрут, и, не спеша, понёс к стану.
Тем временем леший наскоро собрал рюкзаки, даже фотоаппарат не забыл; тяжёлый рюкзак с книгами завалил за спину, второй повесил на грудь.
— Ну, Прокошка, давай ходу! А коль завопит, дак ты её цалуй в уста-то!
— Как цаловать-то?
— По-мужески! — научил леший. — Не чмокай, а губы засасывай! Пондравится!
Жених скосил говорящие глаза на её губы, словно предупредил: мол, поцелую, если закричишь, потом стиснул свою ношу ещё крепче и понёсся, словно лось, уберегая её голову от сучьев. Похищенная отроковица и впрямь едва дышала, однако при этом испытывала чувства смешанные, странные. Душа ещё противилась насилию, однако замороченный разум влекло ожидание некого приключения, забавы, развлечения. Этот иконописный, желтобородый богатырь, без устали бегущий по лесу, внушал страх и любопытство одновременно, и второе всё более затушёвывало первое. Ему удалось удивить опытную, искушённую женщину, вызвать недоумение, замешательство и одновременно притягательный интерес; да он попросту напустил на неё чары, как-то незаметно заворожил, хотя она не поддавалась и прекрасно знала: увязнет коготок — всей птичке пропасть. Но ведь он как-то угадал привлекательный аромат? Специально намазал волосы, умышленно бродил незримым по опушке кедровника, чтоб она смогла его уловить, принюхаться, пристраститься и даже очароваться.
Как иначе объяснить своё непредсказуемое поведение?
А потом, ещё никогда в жизни и никто так долго не нёс её на руках: бывший муж всего дважды отрывал от земли: раз — от ЗАГСа до лимузина и другой — из роддома до такси. Его безнадёжно влюблённый младший брат лишь единожды донёс от порога до кровати, а все иные как-то и не догадывались, что ей доставляет невероятное удовольствие хотя бы на минуту избавиться от земного притяжения.
Теперь этот золотобородый благоухающий исполин со смешным уменьшительным именем Прокоша мчался с ней на руках, вызывая непроизвольное ощущение полёта, — так, что замирала душа. И хоть бы остановился на минуту дух перевести, перекинуть ношу с руки на руку! Кажется, напротив, ещё и ходу прибавлял, поскольку леший, обвешанный рюкзаками, на пятки наступал и раззадоривал, поторапливал:
— Наддай, Прокошка! Коль притомился, давай отроковицу!
Отдавать добычу в чужие руки жених не хотел. И откуда у него только силы брались! Женя видела его целеустремлённый профиль, совершенно спокойное лицо, плотно сжатые, волевые губы, обрамлённые золотистой растительностью, разве что чуть раздувались тонкие крылья носа, выдавая высокое внутреннее сосредоточение. Намасленные его волосы, вероятно, уже выветрились и лишь чуть отдавали запах, однако, оказавшись в его руках, она сразу же уловила особенно яркий источник аромата — он исходил от его широченной, перевитой мышцами груди, словно под рубахой были невиданные цветы кедра. И она воровато, осторожно вдыхала его, закрывала глаза и с неуместным тайным восторгом думала, какое же это счастье — лететь в руках мужчины.
Бежали так уже минут двадцать, причём похитители путали следы, двигались зигзагами, иногда по валежнику, а то и вовсе делали петли. Наконец, оказались у затопленной поймы, и тут огнепальный богатырь впервые остановился и ослабил руки. Можно было бы очень легко вывернуться и сделать ещё одну попытку, к тому же леший отвлёкся, складывал рюкзаки в облас, однако Женя лежала у него на руках и, уже окончательно замороченная, не испытывала желания бежать. Её авантюрный разум находил убедительное оправдание — это же всё невероятные и забавные приключения!
Ведьмак подчалил один облас бортом к берегу, и Прокоша в тот час же опустил Женю на мягкое сиденье из лосиной шкуры, устроенное на носу. Сам же удалился в лес, а этот огнепальный сват остался за ней надзирать — выбросил весло и столкнул долблёнку на чистую воду.
— Гляди не шевелись! — предупредил он. — Опрокинешься.
Облас оказался настолько неустойчивым, вёртким, что она сидела и дышать боялась, и это чувство опасности на минуту вернуло её к реальности.
— Что же я делаю? — прошептала она.
Однако до конца протрезветь и осмыслить происходящее не успела: жених вернулся с винтовкой и самым настоящим копьём, которое положил рядом с Женей. А та с ужасом подумала: как он, такой огромный, поместится в маленьком обласе? Неужели самой придётся грести? Богатырь же преспокойно