Но бывало и по-другому. Иногда получалось так, что вчера бродяга спокойно ходил за хабаром, по знакомым тропинкам, ни одной твари не встретил, ни одной царапины не получил, вернулся и… и все. Следующей ходки уже не будет. Семен вспомнил, как это случилось. Как он стоял у самой границы Зоны и просто не мог сделать шаг. Словно впереди не путаница сухой травы под ногами, а край того самого колодца с падалью. И жутко-то стало из-за пустяка, глупости какой-то. Ну, что может быть страшное в силуэте обычной крыши какой-то фабричной подсобки? Два ската, один короткий, крутой, второй широкий, пологий, и все это черное в предрассветных сумерках, словно здание нарисовано тушью на листе темно-серой грязной бумаги. Но веяло от этого силуэта такой запредельной жутью, безысходностью и тоской, что ноги просто примерзли к земле, а по спине раз за разом сбегали от затылка волны ледяного колючего песка. Страшно стало до слез, до нервной дрожи, до крика — почему-то сам вид крыши заброшенного мукомольного комбината внушал настолько свирепый ужас, что Семену хотелось не бежать даже, а просто лечь на землю и свернуться как можно плотнее, закрыться и от серой предрассветной тьмы, и от заводских развалин. И ведь ни аномалий там отродясь не было, ни тварей каких — тихое местечко, брошенное много лет назад, самая граница Зоны. И Матолог, опытный сталкерюга, которого Серый вопреки своему обыкновению позвал проверить один «перспективный» участок в ближнем перелеске, присел рядом со свернувшимся в позу эмбриона человеком, хлопнул его по плечу и с искренним сочувствием сказал, что все, дружище, отходил ты свое в Зону. Хороший мужик Матолог — отвел он тогда Серого до Периметра, воякам сдал, они тогда с вольными бродягами не в контрах были, — и самолично участок тот проверил. Семен до сих пор ему благодарен — во-первых, один бы он в ту рощу уже не сунулся, понимал, что с его-то нынешним состоянием гробануться там — раз плюнуть. Если колотит, уже подступает тот сжигающий душу жар, то сталкер, даже обладающий хорошей интуицией, «чутьем» на Зону, шансов почти не имеет. Шелихову еще сложнее, во много раз, так как не было у него «третьего глаза», без которого нормальным сталкером не заделаешься, того самого чутья на Зону. Потому и ходил Серый почти во всех своих ходках по краешку, аккуратно, по приборам, собирал мелочевку. На хлеб с тушенкой хватало и на десяток патронов к двустволке, больше-то ему и не требовалось. Ни с кем особо не контачил, ни друзей, ни напарников не завел за все три года сталкерства, в бар заходил для того только, чтоб «бижутерию» сдать и продуктами затовариться. Но и врагов у Серого ни разу не случалось — опять же ни с кем он не связывался, и даже распоследний мародер был в курсе, что ловить с этого «сталкерка» в дешевом кустарном комбинезоне нечего, так как в обвислом рюкзаке максимум банка перловой каши с говядиной да полбуханки хлеба, а тот хабар, что Серый обычно из Зоны таскал, нормальные бродяги могли и пинком с тропинки отфутболить, чтоб под ногами не мешался. Даже имя свое получил он неспроста — и правда серый, не запоминающийся, ну самый что ни на есть простой искатель окраин. Друзей нет, врагов нет, успехов никаких, и даже лицо из тех, что через полчаса забываются. Ни один бродяга не мог вспомнить ни хороших, ни плохих дел Серого, и никому из них, по большому счету, не был этот человек сколько-нибудь интересен, симпатичен или неприятен. Так, элемент декора, тень в уголке сталкерского бара, просто человек в старом самодельном комбинезоне. И когда этой тени вдруг не стало, никто и не заметил почти, так, парой слов перекинулись бродяги, что, мол, запропастился куда-то сталкер, не иначе, в Зоне сгинул. Тем более этой новости не заметили, что Матолог с уникальной, редкой добычей к скупщику заявился и по тому поводу устроил всеобщее угощение. Рассказал он, кто его на богатое место вывел, но народ или не поверил, или просто мимо ушей пропустил — Серого за настоящего сталкера никогда не держали.
Матолог, впрочем, оказался парнем относительно честным — не просто вывел «сгоревшего» Серого к блокпостам и слово военным замолвил, так еще и немного добычи из того перелеска отсыпал, крохи, правда, но их хватило, чтоб от Зоны подальше уехать да пару месяцев пожить. Точнее, отлежаться — тяжелый, холодный страх забивал даже желание двигаться, словно вернулись вдруг разом и колодец, и ледяная зловонная вода, и кровать с шершавой деревянной спинкой, в которую нужно намертво вцепиться, чтобы снова не упасть вниз, в серую мокрую тьму.
Семен негромко охнул и выругался сквозь зубы — окурок, догоревший до самого фильтра, обжег пальцы. В глазах защипало от злой струйки дыма, и Шелихов, подавив желание закурить третью подряд сигарету, ушел из общей кухни в свою комнату. Собственно, «общая» кухня уже фактически была его собственной, да и квартиру можно было с трудом назвать коммунальной — все жильцы разъехались по родственникам и знакомым, просто побросав свои комнаты. Жить даже вдали от Города было уже очень трудно — работы фактически не осталось, перебои с водой, газом и в особенности с электричеством затягивались вначале на дни, а потом и на недели. Ползли слухи о том, что в Городе появилась новая зараза, что границы очагов становятся нестабильны, и что Подмосковье скорее всего тоже накроет как-нибудь в начале зимы. Люди, не дожидаясь очередной эвакуации, бежали сами. В поселке из шести магазинов остался один, да и то, наверно, потому только, что частнику было очень жаль выбрасывать товар, так как транспорт подорожал неимоверно.
Впрочем, из поселка не только уезжали. На первом этаже в давно опустевшей коммуналке поселились трое мрачного вида мужиков. Днем они почти не показывались на улице, вели себя