Марфа окаянная
Глава первая
«Не в правлении вольных городов немецких, но в первобытном составе всех держав народных надлежит искать образцов новгородской политической системы, напоминающей ту глубокую древность народов, когда они, избирая сановников вместе для войны и суда, оставляли себе право наблюдать за ними, свергать в случае неспособности, казнить в случае измены или несправедливости и решать всё важное или чрезвычайное в общих советах».
Карамзин[1]
«Волхов — река почти такой же ширины, как и Эльба, течёт, однако, не так сильно; она вытекает из озера за Великим Новгородом, называющегося у них Ильмень-озером. Впадает она в Ладожское озеро.
В семи верстах от Ладоги (пять вёрст составляют одну немецкую милю) на этой реке пороги и ещё через семь вёрст другие, через которые очень опасно переезжать в лодках, так как там река стрелою мчится вниз с больших камней и между ними. Поэтому когда мы прибыли к первым порогам, то вышли из лодок и пошли берегом, дожидаясь, пока наши лодки сотнею людей перетаскивались через пороги на канатах. Однако все прошли счастливо, за исключением последней, в которой мы должны были оставить купеческого сына из Гамбурга, ввиду сильной болезни, которою он страдал. Когда эта лодка сильнее всего боролась с течением, вдруг разорвался канат, и она стрелою помчалась назад. Она, вероятно, достигла бы опять порогов, через которые её с трудом перетащили, и, без сомнения, разбилась бы тут, если бы, по особому счастию, канат, значительный обрывок которого ещё остался в лодке, не закинулся случайно за большой выдававшийся из воды камень, зацепившись за него с такой силою, что только с трудом можно было опять отвязать его. Нам сообщили, что на этом самом месте несколько ранее засело судно некоего епископа, нагруженное рыбою, и погибло вместе с епископом».
Адам Олеарий.
Описание путешествия в Московию...
«В город в течение всей зимы собирается множество купцов как из Германии, так и из Польши. Они покупают исключительно меха — соболей, лисиц, горностаев, белок, иногда рысей. От Московии Новгород отстоит на восемь дней пути. Этот город управляется как коммуна, но подчинён здешнему великому князю и платит ему дань ежегодно».
Амброджо Контарини.
Рассказ о путешествии в Москву
«Большую часть товаров составляют серебряные слитки, сукна, шёлк, шёлковые и золотые ткани, жемчуг, драгоценные камни и золотые нитки. Иногда своевременно ввозятся какие-нибудь дешёвые вещи, которые приносят немало прибыли. Часто также случается, что всех охватывает желание иметь какую-нибудь вещь, и тот, кто первый привёз её, выручает гораздо более надлежащего. Затем, если несколько купцов привезут большое количество одних и тех же предметов, то иногда следствием этого является такая дешёвая цена на них, что тот, кто успел продать свои товары возможно дорого, снова покупает их по понизившейся цене и с большой выгодой для себя привозит обратно в отечество. Из товаров в Германию отсюда вывозятся меха и воск, в Литву и Турцию — кожа, меха и длинные белые зубы животных, называемых у них моржами и живущих в Северном море; из них обыкновенно турки искусно приготовляют рукоятки кинжалов, а наши земляки считают эти зубья за рыбьи и так их и называют. В Татарию вывозятся сёдла, уздечки, одежды, кожа; оружие и железо вывозятся только украдкой или с особого позволения начальников в другие места, расположенные к северо-востоку. Однако они вывозят и суконные и льняные одежды, ножики, топоры, иглы, зеркала, кошельки и другое тому подобное. Торгуют они с великими обманами и коварством, и дело не обходится без большого количества разговоров, как о том писали некоторые. Мало того, желая купить какую-нибудь вещь, они оценивают её, с целью обмана продавца, менее чем в половину стоимости и держат купцов в колебании и нерешительности не только по одному или по два месяца, но обыкновенно доводят некоторых до крайней степени отчаяния. Но тот, кто знает их обычаи, не обращает внимания на коварные слова, которыми они уменьшают стоимость вещи и затягивают время, или делает вид, что не обращает внимания; такой человек продаёт свои вещи без всякого убытка».
Сигизмунд Герберштейн.
Записки о московитских делах
третью неделю октября 1470 года в пяти верстах от волховских порогов наехал на подводную скалу и затонул учан[2] с товарами, принадлежащими любекскому купцу Клейсу Шове. Окрестные жители, заслышав вопли о помощи, без промедления вскочили в лёгкие свои лодки и не дали захлебнуться барахтающимся в реке людям. Одного, впрочем, недосчитались — немецкого воина из охранного отряда. Вернее всего, нагрудный медный панцирь, призванный спасать от смерти, сослужил ему противоположную службу.
Немцев до изнеможения выпарили в банях, так что никто не занемог. Нашёлся и лошадный гонец, согласившийся за пять денег ехать с сообщением в Новгород.
Долго не рассеивался густой, как соляной раствор, туман. Когда наконец прояснилось, можно было увидеть десятка два рыбачьих лодок, хозяева которых баграми и сетями тщились выудить хоть малую толику заморского товара. И хотя учан не перевернулся и лежал на малой глубине, попытки были малоудачны. Багры проламывали крышки бочек, наглухо вонзались в деревянные части судна, и не один ловец вынужден был отдать реке своё полезное орудие. Сети путались и рвались, чему помогало сильное в этом месте течение. Наконец тремя баграми удалось подцепить, попортив его, тюк красного сукна, размокшего и линяющего, что говорило не в пользу его качества.
Зарядил дождь вперемежку с мокрым снегом. Дети, наблюдавшие с берега за промыслом своих кормильцев, разбежались по избам. Скоро и рыбаки, вытащив лодки на траву и опрокинув их вверх днищами, зашагали в тепло. Поднялся ветер. Вода в реке почернела. Первые маленькие льдины, отколовшись от береговой кромки, плыли по течению.
Двухпалубный торговый корабль Клейса Шове, стоящий якорем на Ладоге, рисковал воротиться в Любек без новгородской пушнины и первосортного белого воска.
Клейс в кругах ганзейского купечества слыл человеком многоопытным и почтенным{1}. С Новгородом торговал не первый год. Преимущественно железом, добытым на угорских рудниках[3]. Дело не сулило большой и быстрой прибыли, но было надёжным и долговременным, позволившим ему к пятидесяти годам отстроить близ любекской пристани каменный дом в три этажа, владеть двумя перевалочными складами в Ревеле и неторопливым, но устойчивым на морской волне «Святым Себастьяном», обшитым тщательно просоленными дубовыми досками. Однако в этот год дело застопорилось, Угра восставала против честолюбивых действий польского короля и торговала железо неохотно и по двойной цене[4]. Богемцы отдавали ненамного дешевле, и Клейс раздумывал, сердясь, что время работает против него. Вдруг пришло неурочное письмо от молодого зятя, ведшего дела Клейса на Немецком дворе. Тот сообщал о последних событиях в Новгороде, о внезапном вздорожании