Генерал тяжело вздохнул, закрыл глаза и сдавил виски руками.
—Какой же ты упрямый осёл, Гриша! Совсем как твой тёзка, царский угодник, вообразивший себя вершителем геополитики и повелителем судеб.
—Ты про святого старца Григория? Мне бы его статус и возможности — удалось бы спасти гораздо больше невинных душ, чем эта великосветская наркоманка, и даже без Вашей помощи…
Осенним листом спланировал на пол театральная программка. Лицо Миронова нервически дёрнулось, потускнело, как изображение на старинной фотографии. Мгновение и о генерале-гонфалоньере напоминала только примятая ткань бархатного кресла.
—Артём Аркадьевич, куда же вы! — успел крикнуть Григорий…
—Известно куда, в небытиё, — раздался тихий голос, заставив Распутина вздрогнуть от неожиданности и бросить взгляд на сцену.
В свете театральных софитов, подобных солнечным лучам, на низком парапете сидел старик в длинном одеянии с узкими рукавами и застёгнутым воротом. Легкий бриз шевелил молочно-белые волосы, и они, казалось, сливаются с барашками морских волн, лениво перекатывающихся за спиной старца. Черная скуфейка, надвинутая на брови, подчёркивала светлую серость глаз, а орлиный нос и белая борода вызывали желание встать, поклониться и обязательно обратиться к старцу со словом «отче».
—К великому сожалению, люди плохо себе представляют созидательную и разрушительную силу, заключенную в них, — продолжал монах, не замечая смятение Григория. — Читая слова Священного писания «Бог сотворил по своему образу и подобию», даже не задумываются, что подобие Всевышнему означает дарованную способность создавать невозможное и преступать непреодолимое. Пользуются этим даром всуе, творя не дела, но делишки. Но хуже того — направляют Богом данные способности не на созидание, а на разрушение. Живущий уничтожением неминуемо превращается в ничтожное. Некоторые осознанно, но большинство — невольно, даже не подозревая о том, как их слово отзовётся… Одно твоё слово, солдат, о возможности справиться без помощников, и гонфалоньер вынужден был уйти в небытиё. И никто другой, кроме тебя, не может вернуть его обратно! Никто! Ты понимаешь, зачем я это тебе говорю?
— Моё проклятие для этой мажорки? Вы тоже меня за него осуждаете?
—Кто я такой, чтобы тебя осуждать, солдат? Ты просто должен помнить, что любое право уравновешивается обязанностью, любая сила — уязвимостью. Законы Равновесия Вселенной требуют, чтобы сила действия равнялась противодействию. Бог попускает проклятиям иметь силу подобно тому, как Он попускает убийство. Но твоё выстраданное право ненавидеть и наказывать тоже должно быть чем-то уравновешено…
— Чем же?
—Тот, на кого направлено проклятие, будет мучиться в этой жизни. Тот же от кого оно исходит, обрекается на муки в жизни вечной, если не покается и не исповедуется… (****)
—Сделать это никогда не поздно…
—Пока живой… Обеты, покаяния, послушания — всё имеет силу и ведёт к спасению, но только в земной юдоли. Загробный мир такой возможности лишён. Нет коленей, на которые можно упасть в молитве. Нет рук, чтобы закрыть лицо, горящее от стыда. Итог подведён…
—Ставки сделаны, ставок больше нет… — продолжил Григорий и поперхнулся, глядя в участливые глаза старца…
—Ты ничего не хочешь сказать своему генералу, солдат?
—Да… Передайте ему, что я был неправ, — выдавил из себя Распутин.
Софиты погасли, зал погрузился в кромешную тьму и только где-то в глубине сцены дрожало еле заметное пламя свечи. Оно приближалось, становилось ярче и, вплотную придвинувшись к Распутину, осветило лицо генерала, усталое, осунувшееся, но осторожно-довольное.
— Всё будет, как ты просил, Гриша. Статус, возможности и епитимья, предписывающая выполнить данный тобой обет — спасти невинную душу. Справишься — вернешься в исходную точку, позволяющую тебе сделать правильный выбор и встретиться, наконец, со своей семьей…
— Разве они не… — дрожащим голосом начал Распутин.
—Ты же слышал, что означает «созданный по образу и подобию»? Тот, кому по силам творить новую реальность и делать бывшее не бывшим… Однако, тебе пора.
—Погодите, Артём Аркадьевич! Чью душу я должен спасти и как?
—Сам должен догадаться, курсант, не маленький, — усмехнулся генерал. — И помни, отправляешься на войну. В самое логово нечисти. Демонов не жалеть. Сделки с ними не заключать. Да что я всё тебе пересказываю. Вот первоисточник, читай, там всё написано. Держи крепче — точно пригодится!
В руки Распутина ткнулась массивная толстенная книга. От неожиданности он ойкнул и крепко прижал фолиант к своей груди. Лицо генерала подернулось маревом и стремительно растворилось в темноте. Там, где только что стоял Миронов, сверкнуло пламя выстрела. Что-то раскалённое обожгло грудь, и он со всего маха опрокинулся навзничь, больно приложившись затылком об пол.
* * *
* Клятва Гиппократа
** Устав Вооруженных сил СССР
*** Новый Завет. Псал. CVI, 16, Ис. XLV, 2
**** Прямая речь Паисия Святогорца
Глава 2. Попытка выжить.
Из лёгких вышибло воздух, и судорожные попытки вдохнуть кончались безрезультатно. Но самым неприятным было другое. К лежащему на боку массивному стулу, с которого слетел Григорий, из сумрака плохо освещенного помещения приблизился прилизанный, набриолиненный тип отвратного вида с прической на прямой пробор и лицом, похожим на рыбу, вынутую из аквариума. Бесцветные глаза обрамляли белесые брови, растянутый от уха до уха рот с бесцветными губами кривился в недовольной гримасе. Только тяжелый взгляд и массивный револьвер в правой руке выдавали хищника. Внимательно посмотрев на лежащего Распутина, мужчина отодвинул стул, сделал ещё один шаг, встав в ногах жертвы, и слегка наклонился, изучающе разглядывая поверженное тело. Очевидно, увиденное его удовлетворило, опущенные уголки губ поползли вверх, и он медленно поднял ствол, целясь Григорию прямо в лоб. В условиях цейтнота инстинкт самосохранения, принявший командование на себя, в доли секунды вытащил из "жёсткого диска" памяти и "разархивировал" варианты спасения. Левая ступня чуть сместилась, цепляя пятку нападающего, а правая нога согнулась и изо всех сил впечатала каблук в колено стрелку. Удивленно выгнув брови, человек-рыба обиженно кхекнул, взмахнул руками и, не сгруппировавшись, грохнулся навзничь, успев судорожно нажать на спусковой крючок. Пуля, отрекошетив от покатого потолка, противно взвизгнула над ухом, испортив паркет.
Распутин, наконец, смог сделать вдох, от чего грудь словно обожгло. Зашипев от боли, рывком сел, обвёл взглядом помещение, в котором так неожиданно и драматично оказался. Комната на цокольном этаже Юсуповского дворца, где перед революцией пристрелили “святого старца”, была ему прекрасно знакома по сотням фотографий, описанию участников и полицейских чинов, расследующих обстоятельства убийства. Опустив глаза, Григорий увидел свои холёные руки, забывшие тяжелую работу, крепко прижимавшие к груди солидную старинную Библию. Почти по центру фолианта круглилось свежее пулевое отверстие. Точно такое же выходное, измазанное кровью, Григорий обнаружил с другой стороны книги. По шелковой голубой рубахе, вышитой васильками, расплывалось кровавое пятно. Понятно, почему каждый вдох будто заливал грудь расплавленным свинцом. “Только не проникающее”, - с ужасом подумал