Читать «Твердая порода»

Не пора ль? Все готово. Оборудование вчера отправлено. Манатки ребята с зари покидали в грузовик и разбрелись по селу прощаться. Пора бы ехать.

Стоя на буровом мостике, Зубаиров еще раз огляделся. Нет, дело тут сделано, и нечего зря душу травить. Хотя всегда трудно уезжать, все жалко чего-то. Правда, что — цыганская жизнь! Вечные кочёвья, да не налегке, а со всем своим железом — дизельными двигателями по пять тонн каждый, паровыми котлами, электростанцией, инструментом, приборами. Набирается. Размещаешься по-хозяйски, с бедами налаживаешь дело, начинаешь бурить, и вот в один вроде бы прекрасный день родную твою скважину приходится сдавать промысловикам. Ане хочется, жалко. За полгода ты привыкаешь к ней, мучительнице, к этой тысячу раз проклятой скважине, к черной площадке, пахнущей железом, нефтью, земным чревом. Жалко…

А поле взять, где ты впервые остановился, влекущая тенью урема или речной бережок с песочком? А село, что дало тебе кров в холода? А люди, которых ты успел узнать и полюбить? Так жалко, что даже сердце мрет. Видно, ребята тоже переживают, хоть и пытаются водочкой облегчить минуты прощания. Все собрались? Да, надо ехать. Из-за сладкого меда пальца не проглотишь. Пора!

Зубаиров спрыгнул с мостика.

Увидев, что мастер «настроился», буровики засуетились и стали преувеличенно весело прощаться с провожающими — с остающимися здесь друзьями, с девушками-кочегарами, что всю зиму работали на буровой. Зубаиров разыскал в толпе сутулого, белобородого старика.

— Ну что ж, Салахетдин-бабай, еще раз большое спасибо! — Он с размаху хлопнул деда по сухой ладони. — Не поминайте лихом! А по правде если, нам с вами так и не хватило времени толком поговорить…

— А куда теперь, сынок?

— Далеко, дед, далеко! Километров за сто, к речке Сагындык.

— Доброго пути! Приезжай в гости. И лучше всего со сношенькой Райсой, ладно?

— Спасибо, старый, спасибо. Тысячу раз спасибо!

Зубаиров, пожимая руки знакомым и незнакомым, подошел к девушкам-кочегарам. Разия и Карима держат буровиков за рукава, искательно заглядывают парням под козырьки и щебечут, щебечут о пустом, как птички крапивницы. Зубаиров их понимал, но ехать-то надо все равно.

— Ну, девушки, отпустим ребят?

— Они сами нас не отпускают!

— Один человек кричит в лесу товарищу: «Медведя поймал!» — «Так и тащи его сюда!» — «Не идет!» — «Тогда иди сюда сам!» — «А он меня не отпускает!»

— Да, да, абый, знаем: в букваре была такая сказка, — сказала грустно Разия.

Зубаиров смутился, что не к месту пошутил. Скорей трогаться надо.

— Ну, прощайте, девушки. — Он огляделся по сторонам: — А где Гульниса?

— Загляни под автобус, — засмеялись вокруг.

— С Фархутдином?

Мастер нагнулся и увидел переминающиеся хромовые сапоги, а рядом с ними, совсем близко, черные женские лакировки.

— Эй, хватит миловаться! Гульниса! Оставь другим хоть немножко! Фархутдин, я бы на твоем месте…

— Позавидовал бобыль безземельному! — перебил в ответ парень, и Зубаиров опять смутился: что-то ему сегодня и слова нужные не идут на язык.

— Надо бы посидеть перед дорогой, мастер! — загалдели буровики, все еще оттягивая отъезд. — Положено.

— Надоест еще сидеть — сто километров ехать! В автобус!

Посидели. Нет, не так-то легко трогаться! Перед дверцей автобуса снова взялись прощаться. Обнимались, жали друг другу руки, хлопали по плечам, платочками махали.

— До свидания, будьте здоровы! Приезжайте в гости!

— Аман! Аман! — растроганно твердил Сапарбай, что по-казахски означало «до свиданья». — Аман!..

Не отпуская руки своей раскрасавицы, на подножку автобуса наконец встал и Фархутдин.

— Гуд бай, милая! — дурашливо говорил он, будто не замечая слез на глазах девушки. — Гуд бай! Если не веришь, замеряй глубину этой реки. Река Ик — она тебе всю правду скажет. Если вода прибывает — значит, это мои слезы…

Из автобуса Зубаиров видел, что прижимают платочки к глазам и другие девушки. Как это он не нашел слов для них? Почему так прохладно попрощался? Эти простые деревенские девчата столько за зиму сделали для буровой!

Мастер выпрыгнул из автобуса, сгреб девчат в охапку.

— Простите, что я ругал вас иногда. Вы — замечательные девчонки! Не забывайте нас, приезжайте в гости! А еще лучше — давайте к осени на работу. Всех приму с радостью!

— Забудете.

— Таких работниц нельзя забыть. Правда. Ну, договорились? Ждем!

Когда Зубаиров приказал шоферу трогаться, вылепилось, что нет Мутгарая. Поднялся шум. Мутгарай утром был тут — собирал палатки, помогал грузить в машину вещи, со всеми вместе поел. Потом исчез. Правда, он всегда умел незаметно куда-то пропадать, но уж в день отъезда, извините, это даром ему не пройдет! Буровики, галдя, сошли с автобуса.

— Куда же делся этот Мутгарай? Вот мешок с овсом!

Посыпались предположения и догадки. Саакян сказал, что Мутгарай наверняка побежал на прощанье искупаться, но так как плавать не умеет, то давно лежит на дне Ика и всплывет только через три дня. Тин-Тиныч придерживался того мнения, что Мутгарай ушел в Башкирию опохмеляться. Это, пожалуй, было поближе к истине. В честь завершения скважины бригада вчера провела торжественное собрание, а потом в лесочке буровики организовали традиционный обед, затянувшийся до ужина. Сегодня с утра Мутгарай был не в настроении, места себе не находил. А Башкирия начиналась на том берегу Ика, через мост. Там был другой часовой пояс и на два часа раньше открывались магазины.

Фархутдин имел собственное суждение, тоже не лишенное оснований. Он заметил, что в последнее время Мутгарай стал исчезать чаще.

— Повадился к какой-нибудь сельской крале, а теперь прощаться пошел. Женщину ищите во всем, ребята, женщину! Это умные люди давно советуют.

— Да нет! — сказали провожающие. — Совсем недавно он шел по селу с бригадиром Вафой, и оба были под мухой.

У Зубаирова заострился подбородок. «Стоп! Надо быть посдержанней, что-то я сегодня не в себе», — подумал он.

— Заруливай в село!

В этот момент, однако, кто-то заметил спускающуюся о горы подводу.

— Мутгарай! Это он! Он!

Действительно, рядом с возницей качалась большая голова Мутгарая в тюбетейке. И тут же все услышали пронзительный голос:

• Грех, ребята, право слово,Земляничный цвет топтать.Кто бы знал, как мне хреново Это место покидать!

— Шалава! — сплюнул Зубаиров.

Подвода подъехала к автобусу. Мутгарай не обращал никакого внимания на собравшихся, качался из стороны в сторону и пел, будто для одного себя, повторяя одно и то же:

• Грех, ребята, право слово,Земляничный цвет топтать.

— А что? Дело поет! — задумчиво проговорил Кадермат. — Сердце у парня есть.

Бригадир тракторной бригады Вафа сполз с телеги и, слегка покачиваясь, приблизился к Зубаирову.

— Ты, мастер, уж не сердись на него, — сказал он, — Мутгарай — золотой человек. Можно сказать, бриллиант! Мы того… этого… Извини, устроили мы ему проводы по-крестьянски. Он у вас тут один такой…

Мутгарай перестал петь и, будто проснувшись, уставился на Зубаирова мутными глазами:

— Значит, ты закончил институт, да? А я, значит, бур-рабочее быдло? Ты инженер, значит, с высшим образованием, а я…

Буровики окружили телегу.

— Ай-вай, как налакался, — ласково упрекал Сапарбай. —