Договорить не успела, собеседник нажал отбой. Серафима задумчиво посмотрела на погасший экран и нервно сдула упавшую на глаза прядь.
Старая вишневая хонда влетела на почти пустую парковку перед хирургическим корпусом областной клинической больницы. Хлопнула дверь. Щелкнула зажигалка.
– Я приехала, – Серафима выдохнула терпкий дым.
– Сейчас спущусь.
Артем встретил ее у входа: куртка нараспашку, на бежевой форменной рубахе пятно, в синих глазах полицейские мигалки.
– Курить есть?
– Тёма, ты бросил и просил меня об этом напоминать.
– Черт, точно. Тогда пошли.
Развернулся на каблуках любимых кроксов и призраком сумасшедшего ученого полетел в отделение. Серафима окинула мрачным взглядом полутемный коридор. Повела носом, нервно приоткрыла рот, обнажив мелкие зубы. Больницы она не любила. Поправила лямки рюкзака и пошла вслед за врачом. Четвертый этаж. Хирургия.
– Здравствуйте, Татьян Михална, – поприветствовала местного сфинкса.
– И тебе не хворать, – дежурная медсестра прижала вязание к объемному животу. – А кого это привезли не знаешь? Звезду какую?
– Ага, Баскова.
О нежной страсти матроны к золотому голосу России Серафима знала от Тёмы. Дама покачала бабеттой цвета баклажан, смерила шутницу недовольным взглядом, осудив и грубую обувь, и узкие черные джинсы и волка, скалящегося из-под расстегнутого пуховика.
– Противная ты девка, Серафима, – глянула поверх очков.
– Стараюсь, – растянула в улыбке узкие губы. – Бахилы дадите?
– Сто рублей.
– Было ж по восемьдесят?
– Ночной тариф. Не нравится, иди в аптеку.
– Жадность – грех, Татьяна Михайловна, – протянула мятую купюру.
– Сейчас будет двести.
Под этим взглядом пасовал даже зав. отделением.
– Ладно, сдаюсь, – подняла руки в знак примирения. – Кого привезли, не знаю. Но судя по Артёму Петровичу, там, скорее, случай сложный, а не лицо известное.
– Твоя правда, – от вздоха всколыхнулась могучая грудь, упакованная в форменный верх.
Татьяна выдвинула ящик стола, бросила в него сотку и не глядя вытащила зеленый целлофановый сверток. Выхватив из пухлых, перетянутых золотыми кольцами, пальцев вожделенный предмет, Серафима натянула бахилы и зашаркала по унылой белой плитке. Путь ее лежал прямо по полутемному коридору, резко пахнущему антисептиком, и направо, к палате для важных персон. Иначе с чего бы Татьяне заикаться о звездах.
– Чего так долго?
Тёма вцепился в нее со рвением энцефалитного клеща.
– Бахилы, – подняла ногу, демонстрируя уродливую зеленую калошу.
– А, точно. Ну, рассказывай, что это за тип? – он почти пританцовывал от нетерпения. – Ты куда пошла?
– Ты первый, – сказала рассматривая незнакомца в скудном свете настольной лампы.
На фоне бязевой наволочки в дурацкие розовые цветочки его лицо казалось особенно чужим. Высокий лоб, резкие скулы, тонкий прямой нос, идеальный рисунок бледных губ и неожиданно темные брови и ресницы, за которые девы, не задумываясь, отдали бы несколько лет жизни.
– А мне нечего рассказывать. Он здоров.
Тёма достал из кармана эластичный мячик и принялся методично сжимать его в руке.
– Тёма, – резко развернулась, – не время для шуток.
– Да какие шутки, Сим? – мужчина приподнял светлые брови. – Здоров. И с кровью у него все в порядке, и с остальным тоже. Давай, признавайся, что он принял?
Серафима на автомате достала пачку, и только вытащив сигарету, опомнилась. Спине стало мокро.
– Так, – содрала с себя пуховик, бросила в неудобное кресло рядом со своим рюкзаком, – я гуляла с Айном. В сквере он сорвался и побежал. Когда нашла, он прыгал вокруг этого мужика, и мужик был ранен.
Тёма подошел, приподнялся на цыпочки, сверля Серафиму подозрительным взглядом:
– В ушах не шумит? Голова не кружится? Голоса там всякие, нет? А ну закрой глаза и дотронься пальцем до носа.
– Этим? – средний палец проплыл перед глазами Артемия неверующего. – Я трезвая, Тём. И на зрение не жалуюсь.
– Фамилию, имя, отчество свое назови?
– Андреева Серафима Олеговна. Паспорт показать?
– А я кто?
– Артём Петрович Даманский. Хирург и бабник.
– Ну, допустим, – врач поскреб русый затылок. – В общем так, времени до утра. Проспится, забирай его на все четыре стороны. Я как самовольный уход оформлю.
Артём постоял, какое-то время, раскачиваясь с пятки на носок, потом решительно сунул мячик в карман:
– Тут останешься?
– Да. Вдруг спящая красавица раньше очнется.
Пошла, переставила стул поближе к кровати. Извлекла из рюкзака планшет.
– Так, может, поцелуй его, для ускорения процесса, – сверкнул идеальными зубами Тёма.
– Не могу, Тём, – уселась, забросив ногу на ногу, – сам знаешь, у меня принцип.
– Уверен, он не будет против.
– Вот очухается, спрошу. И навешай лапши Татьяне, а то она там уже в предвкушении международной сенсации.
– Если что понадобится, звони.
– Ага. Кстати, Тём.
– Чего? – тусклый свет из коридора, просачивался в палату через открытую дверь.
– Спасибо, – послала воздушный поцелуй.
Мужчина сделал вид, что перехватывает его и, подув на ладонь, отправил обратно. Улыбнулся в ответ на ее улыбку и, наконец, ушел, оставив Серафиму наедине со странным пациентом.
Глава 2
Курить хотелось зверски. Судя по крупным, явно мужским часам, редко покидавшим татуированное запястье, она торчала в палате уже прилично. Серафима забросила в рот жвачку, недовольно глянула на покрасневший индикатор планшета, потянулась, разминая затекшие плечи, достала из рюкзака зарядку и отправилась на поиски розетки. Пристроив голодный девайс к кормушке, подошла к окнам, прикрытым широкими бежевыми жалюзи, в тон стенам.
За стеклом октябрь сдавал вахту ноябрю. Луна уныло освещала больничный городок. Ветер, готовя деревья к зиме, сбивал последние упрямые листья. Интернет подтвердил предположения Серафимы: людей с синей кровью не бывает, в животных они превращаются только в книжках и кино, а трупы растворяются отнюдь не в воздухе. Зато символы с ножен, предусмотрительно сфотографированных перед выездом, стали неплохой зацепкой. Оставалось только понять, какое отношение имеет незнакомец к древним кельтам. Или скандинавам.
Если бы не представление в парке, испарившиеся противники и, главное, странная кровь, Серафима бы со спокойной совестью записала странного парня в косплееры и давно спала дома в обнимку с любимой подушкой. Но журналистский зуд не отпускал, а информации было до отвратительного мало. И курить хотелось как обычно в больницах.
Первую затяжку она сделала мерзким февральским днем, когда Артём вытащил ее на улицу и у входа в безнадежно серое отделение реанимации сообщил, что брата больше нет. Тима так и не выкарабкался после нападения, оставив Серафиму один на один с прекрасным новым миром. С тех пор она, если верить предостережениям Минздрава, ежедневно убивала себя никотином. Ненавидела больницы, февраль и стражей порядка – виновных так и не нашли. Да и не искали особо.
Неясный шорох прервал мучительную ретроспективу. Серафима резко развернулась и уткнулась взглядом в мужской торс, вполне достойный резца Микеланджело. Пряди волос серебрились на бледной коже, вызывая почти детское желание