Я не ответила.
Что я могла сказать? Если он притащился следом за мной только для того, чтобы повторить свой бред еще раз, он никогда меня не любил. Он здесь только из-за Ральфа. И из-за бизнеса. Ральф тоже лишь об этом и думает, раз он его не прогнал.
Видимо, это было написано у меня на лбу. Филипп устыдился, шмыгнул носом и сел. Провел украдкой под носом указательным пальцем и коротко скосил на него глаза. Мерзкая привычка кокаинщика, смотреть — не пошла ли кровь.
— Нанюхался? — спросил Ральф спокойно и почти ласково.
— Я много лет, как не нюхаю! — гордо отсек Филипп. — Ты слишком щепетилен для бывшего дилера.
— Зачем ты здесь, Фил.
— Тебе, правда, интересно?!
— У нас тут нет телевизора и барахлит Интернет.
— Что ж, — сказал Филипп. — Слушай! Одна маленькая девочка очень любила любить парней. Причем не одного, а по двое сразу. Привычка. Детская. Бабушка позволяла ей…
Я стояла, все еще держа в руке поварешку и напряженно восстанавливала в уме события той памятной ночи. Филипп приехал пьяным. Долго мигал мне дальним светом в окно вместо того, чтобы тихо войти и залезть в мою кровать, как обычно.
— …она спала с одним из них, и он считал, будто он единственный. Никогда и никому он не верил, как ей. Но девочка его не любила. Девочка мечтала о другом парне. И первый обо всем этом прочитал… В ее дневнике.
Я охнула и тихо осела.
Вдруг вспомнила, Фил показался мне каким-то взъерошенным, но он ответил, что повздорил с отцом. Я вспомнила последние дни, когда Филипп так и этак расспрашивал меня о Ральфе. А я решила, он подготавливает почву, чтоб расстаться со мной. И я вела дневник… Дурацкий, детский и примитивный блеф. Надеялась, что когда Филипп соберется с силами, я швырну ему этот дневник в лицо.
— Ты спятил? — уточнил Ральф. — Я слышал про дневник, но думал, ты обкурился.
Филипп на миг смешался, но тут же оба переглянулись и уставились на меня.
— Что за дневник, Верена?
— Просто дурость, — сказала я. — На случай, если нас с ним застукают, я покажу полиции свой дневник и расскажу, что я еще невинная маленькая девочка.
— В каком месте? — буркнул Филипп.
— Ты сам прекрасно знаешь, все сразу мои места! И это меня, заметь, выгнали из города. Но я не позволила полицейской взять пробы! — взвизгнула я, но тут же заткнулась, вспомнив о Ральфе.
— Как ты нашел дневник?
— Джессика! — подсказала я вслух. — Она в то утро скандалила, требуя, чтобы ты с ней лег, поскольку у нее овуляция… Я слышала, когда уходила в школу. Это же она же тебе принесла дневник. Так все было?
Филипп обозлился, но усидел на месте.
— А если и так, что это меняет?!
— Все! — ответила я. — Все! Ты сам же, наверное, и спалился! Сам ей сказал про нас. И она бросила дневник на стол. Она уже была беременна и прекрасно об этом знала. Она хотела быть уверенной, что ты не уйдешь. Ты сам это знаешь! Ты просто боишься остаться совсем без денег! Вот почему ты здесь!
— Ха! — сказал Филипп, словно чахоточный герой, который собирается застрелиться. — Просто хотел посмотреть на твою бесстыжую рожу.
— Как ты над ним ржешь, — вставил Ральф.
— Если бы я хотела обманывать тебя с кем-то, то начала бы с Цезаря… Пусть бы ржал!
Филипп моргнул.
Он выглядел так по-детски обиженно, что Ральф, не выдержав, рассмеялся.
— Не верь ей Фил, — сказал он, как-то вмиг оттаяв. — Цезарь — очень ценный производитель. Твой папа не позволил бы ему ржать над тобой с такой неопытной молодой кобылкой.
— Заткнись! — прошипел Филипп и поднялся. — Мой папа еще и твой папа. Хватит уже считать меня дураком! И я приехал говорить не об этом. Хотел увидеться с вами обоими до Штрассенберга и посмотреть в глаза. Представляю себе, как ты будешь ржать, когда я уеду.
— Мне делать больше нечего, кроме как зловеще ржать над всем, что ты делаешь! — буркнул Ральф.
Он сел на журнальный столик и прижав колено к груди, обнял себя за ногу.
— Придурок!..
Филипп показал ему палец и гордо прошел к двери и вышел на улицу.
Мы с Ральфом с интересом пронаблюдали, как он упорно мечется по заднему двору, пытаясь отыскать выход.
— Как думаешь, показать ему калитку, или пусть живет на заднем дворе, как кролик?
— А если он захочет крольчиху?
— Ну, вызовем кого-нибудь.
Я криво улыбнулась. Спросила, нервно заправив волосы за уши:
— Мне это кажется, или вы оба пытаетесь помириться друг с другом за счет меня?!
У Ральфа вытянулось лицо. Я вскинула руки.
— Да ради бога! В таком случае, он весь — твой! Пойду, вызову такси до вокзала.
— Ви!
— Этот ублюдок сломал мне жизнь. Опозорил, рассорил со всей семьей. А ты сидишь и думаешь, как с ним помириться. Ты никогда меня не любил. Ни как девушку, ни как ребенка. Я просто повод, Ральф. Просто повод.
— Прекрати это! — сухо оборвал он. — Ты звучишь не осмысленнее, чем он, — Ральф не договорил: Филипп вошел в гостиную и гордо, как Дон Кихот вышел в нужную, на это раз, дверь.
ЧАСТЬ 3.
I Верена.
Три главных правила
— Не волнуйся, — сказала я Ральфу, который явно нуждался в этих словах. — Запомни главные правила. Их три. Штрассенберг всегда примет Штрассенберга, вне зависимости от дальности родства. Штрассенберг встает за Штрассенберга везде и всегда. Фамильный графский замок — место, где все мы равны и… единственное место, где мы можем расслабиться и искренне ненавидеть друг друга, так что не принимай все на свой счет.
Ральф усмехнулся, но больше из вежливости.
— Надеюсь, графиня в достаточной степени Штрассенберг, чтобы принять меня.
— Марита тебя примет, — сказала я. — Иначе, ей придется отменить гала-ужин для не-членов семьи. На это она никогда в жизни не пойдет. Так что не беспокойся.
— Ты говоришь не смолкая, — оборвал он. — Волнуешься?
— С чего вдруг?
— Из-за встречи с отцом…
— С которым из них? — огрызнулась я. — Вас уже четверо и как знать: Джесс может замутить с санитаром.
Ральф не ответил: наша машина тронулась, проехала еще пару метров и снова встала примерно в ста метрах от парадного входа. Лужайка перед домом была круглая и я увидела номера одного из отъезжающих лимузинов. Михаэль! Водитель Лизель Маркуса.
Сердце забилось где-то у щитовидки, руки вспотели и напряглись. Лизель не было в городе, но мой отец… мой настоящий отец, приехал. Вот почему я помчалась к Ральфу, вместо того,