Но зато в моём кубе теперь есть его шкура и когти. Откуда я это знаю? Это тоже вопрос, но вот знание пришло, как только я коснулся тела. Гребаный мир, тут даже законы физики свои. Куда я вообще попал?

Снова копаюсь в памяти последних дней. Цельной картины нет, только обрывки. Там, за пещерой, мир, чем-то похожий на наш. Но только внешне, в этом я уже убедился. Однако там есть деревья, животные, и далеко не все из них хищные. А еще есть растения. Некоторые из них целебные. Я помню, как варил из них зелья. Хотя «варил» сильно сказано — все действия происходят в кубе. А еще я шил себе сапоги из волчьих шкур, ну, если мысленное проектирование обуви в разделе создания предметов так можно назвать.

Опускаю глаза, — Мать…, — На одной ноге сапог из шкуры волка, на второй… тот, в котором я здесь только появился.

Память выхватывает новый образ, это уже следующий день — болотце, потерянный в иле сапог. Я уже на берегу и просто надеваю на босую ногу старый сапог, достав из куба. И никаких сомнений в правильности поступка. Я не полез за потерянным, не сменил пару… и в этом все наше сознание, исковерканное сном. Вот так, что-то логично — нет сапога — одень. А что-то вовсе странно, как с пониманием того, что обувь надо менять парой. Я уже не говорю про наши попытки познать магию, сражаясь с себе подобными.

От мысли, что кто-то сделал с нами такое, непроизвольно сжимаются кулаки… но договор я подписал сам. И ведь помню, что подписал, прекрасно понимая, на что иду, но вот что это было? Хоть убейте, не помню.

Даже зажмуриваю глаза для того, чтобы вспомнить, зачем, зачем я подписался на все это… и пустота. Только чувство чего-то важного. И никакой конкретики. Даже намека.

Ладно, разбираться с этим я буду потом. Сейчас важнее что там, в пещере, еще есть люди. Возможно, они еще «спят», а, может, уже проснулись, как и я. Мне туда, там ответы. Надеюсь на это, и медленно бреду в темноту.

Свет от входа быстро сходит на нет, и впервые, почти не задумываясь над этим, я применяю бытовую магию. Словно на автомате — подумал, сделал. И только осознав, что сделал, застываю на месте.

Зато надо мной теперь висит неяркий шарик, испускающий свет.

Но рефлексировать некогда, вот спущусь, там и разберусь.

Спускаться пришлось не очень-то долго. Метров сто по ощущениям, может, чуть больше.

И вот впереди голоса, отблески света. Сердце постепенно набирает обороты, и кое-что сжимается в душе. Ну, может не в душе, а где-то пониже пояса — память услужливо накидывает картинки из недалекого прошлого. Если на меня сейчас кто-то дернется, сражаться или бежать?

С этими мыслями захожу в пещеру.

Ты жив? — Странно, на мое появление отреагировала только девушка, хотя в пещере кроме нее еще семь человек. Им по барабану?

Девушка, сделав ко мне пару шагов, застывает на месте, — Ты… я слышала рев хранга.

Маленькая, щупленькая, с рыжим каре и испуганным личиком. Одета, как и все мы, в простые холщовые штаны и такого же покроя рубаху. Зовут, кажется, Лера.

Похоже, тут только она переживает о том, что случилось на входе.

Нет, не так, они просто «спят». Кидаю взгляд на беседующую парочку — словно пьяные. Вернее, находятся в том состоянии сомнамбул, в котором, и я находился в этом мире первые три дня. А состояние это не сильно-то отличается от глубокого опьянения. Нет, не потерей координации и не безудержным весельем. Скорее, потерей концентрации, полным непониманием реальной опасности, и частой сменой настроения. Ну и полным непониманием ответственности за свои действия… это мы уже проходили.

— Нет его больше. По крайней мере до следующего… — и вот тут я замолкаю, не найдя подходящего слова. До следующего сна? Сеанса? Пришествия в этот мир? Как, черт побери, описывать то, что с нами происходит?

— В общем, пока сюда опять не попадем, выход из пещеры свободен. — Завершаю я. И тут же слышу удивленное:

— Ты проснулся?

Киваю. И тут же попадаю в объятия. Она радуется? Нет, черт подери, она плачет, плачет навзрыд.

— Ты. Ты давно проснулась?

— Уже два дня.

Память, что б ее, снова подкидывает кусочек воспоминаний — наши глупые баталии, перекошенное лицо девушки, ее крики и… ее мертвое тело в углу пещеры.

Вздрагиваю! — Так ты пыталась нас разнимать…

Едва заметно кивает.

— Сколько, сколько у тебя жизней?!

Молчит, лишь всхлипывая, сильнее прижимается ко мне.

— Сколько! — Я уже ору так, что, теперь и остальные обращают на меня внимание.

— Три. — Чуть слышно произносит она.

Суки, твари неблагодарные, сволочи…, и я в их числе! Возможно, в первых рядах. Два дня! Два чудовищных дня она пыталась нас хоть как-то разнимать, уже понимая, что мы убиваем себя. А мы «спали»! Нам было все равно.

За что ей так!

Спросить, сколько нас было изначально, не поворачивается язык. Просто глажу ее по голове, пытаясь успокоить, и судорожно пытаюсь понять, как действовать дальше.

— Нам надо найти деревню, — выплакавшись, произносит она. Я даже не сразу понимаю смысл этих слов, настолько мне сейчас тошно от осознания того, что здесь происходило эти дни.

— Деревню?

— Да, ее Дима нашел. Приходил, рассказал и ушел снова.

— Когда?

— Вчера.

— А почему не вернулся?

Девушка наконец-то отпускает меня и делает шаг назад. Глазки в пол:

— У него последняя жизнь была…

— «К черту, найду того, кто заставил подписать нас этот гребанный договор…» додумать не получается. Не получается по той причине, что снова приходит воспоминание того, что было в том договоре что-то важное. Но что?!

— Ты договор подписывала?

Кивает.

— Что в нем, помнишь?

Трясет головой, — там что-то было про возможности, но я не помню. Никто не помнит, я у всех спрашивала!

Ну да. Толку у нас таких было спрашивать. Хотя…. Вспоминаю себя. Сказать, чтобы я был совсем неадекватен, нельзя. Сапоги вот сшил, с чудовищем на входе дрался. Просто было это…. Ну нет таких слов, чтобы точно описать это чувство — вроде и я, но, словно часть мозга, отвечающая за планирование и страх, была отключена. И, может, не только она. А в остальном… не знаю. Что-то да соображал ведь.

— Если надо, значит, найдем деревню.

Тут из полутьмы пещеры выныривает мужик лет сорока, с телосложением «крепыша из Бухенвальда». Тощий, жилистый, лысый. И физиономия у него, хоть сейчас без грима в фильм про наркоманов или сидельцев колонии. Хотя тут, скорее, не сама физиономия, а эмоции, на ней отражающиеся. Не хотел бы я встретить такого в темном переулке.

— Ну че, схлестнёмся? Я тебе пока три один торчу. Ответочку?

— Мальчики не надо… — Лера привычно пытается встать между нами, но я, убирая посох в куб, с широкой и милой