Читать «Танцы на стеклах»

Паника.

Мне не хватает воздуха.

Вокруг тьма.

Давление в груди словно выбило кислород из моих легких, и вот я уже жадно пытаюсь вдохнуть, но не могу. Каждая попытка заканчивается кашлем, беспомощно давлюсь кляпом, и мысленно прощаюсь с жизнью. Если похитившие меня хотят денег, то я обречена… Боже, пусть конец не будет мучительным, я боюсь боли.

Слух разрезает монотонный звон и механический рев турбинного двигателя. Я мотаю головой, но по-прежнему ничего не вижу. Что-то скрывает мое лицо, я не могу скинуть это, и лишь отчаянно продолжаю дёргаться.

Я в самолете?

Теперь мне не просто страшно. Я в ужасе. Задыхаюсь еще сильнее, пытаясь побороть паническую атаку. Пот градом льется по спине, пока я пытаюсь освободится из оков. Я словно каменею, пальцы онемели, связанные за спиной запястья вспыхивают болью от каждого резкого движения. Сознание отказывается принимать действительность. Этого не может быть. Сон, страшный сон. Я все еще дома, в теплой постели, а не в самолете (теперь я уверена, что это самолет) в руках сумасшедших похитителей. Боже, да кому я нужна?

— Вытащи кляп, Амир, а то задохнется. Это тело еще нужно мне живым, — слышу знакомый до дрожи голос, и это становится последней, черт возьми, каплей. Нет, только не… — Пока еще, нужно.

Полной грудью вдыхаю тяжелый и спертый воздух. Кашляю, содрогаясь всем телом. Грудная клетка горит огнем от острой нехватки воздуха, голова идет кругом. Пытаясь оценить ущерб, начинаю осознавать, что происходящее не сон, а самая жуткая из возможных реальностей. Я должна была понять… Хватит, Мэл. Прекрати жалеть себя. Ты жива, и он не убьет тебя. Хотя… Черт побери, он может сделать так, что я буду просить его, чтобы убил. Я знаю, что он может.

По крайней мере, я не раздета. Хлопковая пижама прилипает к липкому телу. Смутно вспоминаю как меня вытащили из кровати, не дав опомниться и до конца проснуться. Я не видела их лиц. Черт, я даже понять ничего не успела.

Когда тот, кого ОН назвал Амир вытаскивает изо рта кляп, я понимаю, почему ничего не видела и не могла дышать. Похититель вытащил кляп, но оставил мешок. Как в дешевом триллере. Идиотизм.

— Снимите с меня ЭТО! — кричу хрипло, во рту пересохло. Мой голос звучит глухо, неестественно и жутко. В очередной раз доказывая реальность происходящего.

Я сижу в самолете с мешком на голове.

Украдена из теплой постели, по прихоти этого ублюдка.

— Сними с меня ЭТО! — повторяю я по слогам.

— Ты действительно хочешь этого? — отвечает надменный снисходительный голос, пропитанный ласковыми, угрожающими нотками. Голос, от которого кровь в моих жилах стынет, несмотря на то, что я не хочу вообще, как бы там ни было, реагировать на него. Не хочу больше. Все кончено.

— Хочу! Сними с меня эту вонючую гадость! — мой голос словно надламывается и звучит как писк беззащитной мышки. Мне самой противно от своей трусости и слабости. Его мягкий и вкрадчивый смех возвещает о том, что подонка лишь смешат мои попытки сопротивления.

— Снимите, — короткий, точный, властный приказ, и с меня срывают мешок и повязку для глаз, в которой я уснула.

Я думала, что свет и зрение помогут справиться с удушьем, но как бы не так. Новая, более сильная волна паники вновь бросила меня в пот, и наши взгляды с подонком встретились.

Я чувствовала себя такой беззащитной под прицелом его глаз, в этой идиотской пижаме с мишками и гнездом спутанных волос на голове.

В то время, как ОН восседал на шикарном кожаном кресле кремового цвета и явно чувствовал себя королем и хозяином положения.

Свет, бивший в окно, подсвечивал его смуглую кожу.

Бронзовый блеск на точеных скулах.

Выразительные и мужественные черты лица, дарующие ублюдку дьявольскую красоту, которую он не заслужил. Судорожно вспоминаю, как проводила губами по четкой линии его челюсти, и сама ужасаюсь подобной мысли. Я верила, что он человек, что ему, как и другим, свойственно раскаянье, не чужды совесть и нежность. Глупая…. Мне хочется плакать, но он не дождется.

Двухдневная щетина и легкая ухмылка обрамляли его губы, и, с едва стучащим от страха сердцем, я вернулась к стальным глазам — не раз замечала, что они меняли цвет, и теперь они были серебристого, мерцающего цвета.

Выражение глаз — пустое, словно гладь зеркала, непостижимая бездна. Нечитаемое настолько, что кажется, если смотреть долго, я смогу увидеть свое отражение. Свое отчаянье, незавидную судьбу. На дне черных, огромных зрачков таится темное удовлетворение и мой приговор. И жажда…

Жажда мести.

Дергаюсь, но это не имеет смысла. Хочу закричать, но не успеваю. Ублюдок подает голос:

— Не захотела по-хорошему, крошка, будет по-плохому. Будешь на цепи сидеть, и мои пальцы лизать. И не только пальцы, — процедил он, сквозь зубы, а потом кинул в меня прямоугольной плоской коробочкой из дорогого черного бархата. Я пошатнулась, будто от удара. Он издевается? Что это? Подарок?

— Открой, — еще один короткий приказ, надменный, едва заметное движение головой кому-то за моей спиной. Высокий, смуглый, темноволосый мужчина с непроницаемым лицом возник в поле моего зрения и медленно раскрыл передо мной футляр.

На дне лежала инкрустированная драгоценными камнями платиновая маска с поднятыми к вискам разрезами для глаз, закрывающая лицо до самой линии губ. Она могла бы показаться произведением искусства. Если бы я не знала, что это.

Подобные украшения шейхи дарят своим женам… и наложницам.

Несчастные женщины носят ее вместе с абайей в тридцатиградусную жару, не смея поднять голову….

И судя по предыдущей реплике ублюдка, он предлагает мне вовсе не брак. И он не предлагает. Это приказ.

Откинувшись на спинку не самого удобного на мой вкус кожаного кресла, я с фальшиво-вежливым выражением лица изучаю обстановку кабинета президента Йельского университета, в ожидании оглашения причины моего присутствия здесь. Мои руки расслабленно лежат на подлокотниках, лениво изучаю недавно приобретенные часы в одном из бутиков на Манхеттене. Я заплатил за них столько же, сколько за два года обучения здесь. Красивая, редкая вещь. А красивые вещи стоят любых денег.

Президент молчит, пока я сверлю раздраженным взглядом его спину. Интересно, известно ли Генри Роджерсу, что за глаза его прозвали кроликом? И, действительно, сходство есть. Высокий, худощавый, неуклюжий, с зубами, выступающими вперед, и залысинами на висках. Неприятный тип, и даже дорогой костюм, болтающийся на нем, как на палке, не спасает от общего гнетущего впечатления.

— Ты, наверное, недоумеваешь, по какой причине тебя вызвали ко мне, а не к профильному ректору? — наконец, подал голос Роджерс, поворачиваясь ко мне, и складывая руки за спиной. Его лицо полностью лишено эмоций. Я небрежно пожимаю плечами, ощущая тянущее напряжение в мышцах. Утренняя