– Елизавета Николаевна очень недовольна, – чуть слышно произнес Петро, принимая у меня плащ и перчатки.

Петр Иванович, старший лакей в доме госпожи Волконской. Семьдесят пять лет, но бодр, силен и смышлен. Служил еще бригадному генералу. Когда матушка овдовела, не оставил ее, отправившись вместе с ней к иноземцам.

И не важно, что иноземцы отличались от жителей империи Ровелин лишь более темным цветом кожи да предпочитали слабенькое вино крепким горячительным напиткам. А то, что именовались демонами… так история, случившаяся когда-то, была весьма поучительна. Языковой барьер. Коряво воспроизведенная фраза «Дай мне» навсегда сделала жителей империи Аркар демонами. Ну а при каких обстоятельствах все это произошло, я думаю, понять несложно. Война, непривычные морозы, голод…

С тех пор минуло четыре столетия, а все не забылось.

– Служба, – тяжело вздохнув, улыбнулась я Петро.

– Вам давно замуж пора, госпожа, – посетовав, покачал головой лакей. – Вот и Елизавета Николаевна…

– Похоже, меня ждет очередная попытка матушки устроить мою личную жизнь, – перебив, наклонилась я к Петро. – Кто на этот раз?

– Не велено говорить, – хитро прищурился он в ответ. – Но господин весьма недурен собой. И точно соответствует представлению Елизаветы Николаевны о том, каким должен быть ваш супруг.

– Надеюсь, она еще не забыла, что по окончании академии я обязана отработать десять лет на благо империи? – так же тихо продолжила я.

Это был не первый наш разговор на эту тему, но… мы с Петро всегда понимали друг друга.

– И от этого у нее третьего дня опять была мигрень, – тяжело вздохнул лакей. – Досталось всем.

– Сурова она у нас, – улыбнулась я, выпрямляясь. – В голубой?

– В саду, – заставив меня приподнять в недоумении бровь, тяжеловесно произнес Петро.

Надо было соглашаться с предложением Сэма и брать его с собой. Матушка – дама воспитанная, перед виконтом Джаксом, старшим сыном графа Джакса, имя которого значится среди десяти Советников императора, двери не закроет.

Увы, исправлять что-либо было поздно.

– В саду так в саду, – с выражением лица узника, идущего на эшафот, протянула я, направляясь к лестнице. – Запомни меня такой, – остановилась я на первой ступеньке, обернувшись на миг к Петро. – Молодой и жизнерадостной.

– Как прикажете, госпожа Анастасия, – добродушно глядя на меня, отозвался тот. – А я пока пойду, приготовлю ковер.

– Какой ковер? – сделала я вид, что не поняла. Шутка была старой, но нам не наскучила.

– В котором мы будем выносить его труп, – совершенно серьезно произнес Петро, аккуратно вешая мой плащ.

– Труп? – непонимающе переспросила я, заканчивая отрепетированный неоднократными повторениями диалог. – А?! Труп!

– Я так и знала! – заставил меня оглянуться суровый голос госпожи Волконской.

Судя по всему, она уже некоторое время стояла за одной из колонн, закрывавших обзор. Уж больно лукавым был ее взгляд.

– Матушка! – присела я в неглубоком реверансе. – Как же я рада вас видеть!

Поднималась по лестнице степенно, изысканно придерживая край юбки вечернего наряда.

– А уж я-то! – продолжая сохранять строгое выражение лица, воскликнула она. – Единственная дочь…

– Приемная дочь, – поправила я ее, с трудом сдерживая улыбку.

– И где ваше воспитание, госпожа Анастасия?

– Наверное, оставила в департаменте! – хмыкнула я, подходя к матушке и с радостью позволяя себя обнять. – Я скучала, матушка.

– И именно поэтому мне пришлось отправить тебе приглашение на ужин, – отстранив меня, чтобы заглянуть в глаза, укоризненно произнесла она. – Две декады… Я забуду, как ты выглядишь!

– Много дел, – вздохнула я. Не то чтобы сожалея – свою службу я любила, но не скрывая усталости. – Оперативников всегда не хватало.

– Тебе уже не раз предлагали должность старшего следователя, – возразила она.

Еще один разговор из тех, что повторялся едва ли не дословно.

– И я уже не раз отказывалась, – продолжила я традицию. – Кто он?

– Достойный молодой человек, – заверила она, пальцем поманив меня за собой.

Очередной ритуал… Все, что я могла – лишь смириться. Любовь требовала жертв…

На те немногие, в которых нуждалась матушка, я была готова пойти.

– Что ты видишь? – спросила она, когда мы подошли к большому зеркалу в холле.

– Себя, – невинно улыбнулась я.

– А я, – строго начала она, – весьма привлекательную барышню, которая способна стать достойным украшением любого приема.

– Вам не кажется, что она несколько похудела? – разглядывая собственное отражение, поинтересовалась я.

– У нее идеальная фигура, – пристраиваясь рядом, заметила матушка. – Красивые выразительные глаза, точеный носик, высокие скулы, приятные губы.

– Вы меня смущаете, Елизавета Николаевна, – улыбнулась я.

– Всего лишь констатирую факт, – ответила она. – Ты ведь именно так говоришь?

– От вас ничего не ускользнет, госпожа Волконская, – голосом Фариха произнесла я.

– Тебе – двадцать шесть. Самые прекрасные годы…

– У меня есть еще минимум четыре, прежде чем высший свет поставит на мне крест как на окончательно пропащей.

– Ты упускаешь свое время. – Теперь в ее интонациях можно было услышать горькие нотки.

– Матушка… – укоризненно протянула я. – Это уже из запрещенных приемов.

– Слишком умная ты у меня, – качнула она головой. – И волосы зря подстригла. Тебе очень идет короткая стрижка, но…

– Никаких «но», – приложила я палец к ее губам. – Нас ждут.

Вздохнув – аргумент был из тех, против которых не устоять, матушка бросила еще один взгляд в зеркало, теперь уже на себя, и первой направилась