Читать «Сандалики»

Снег не был белым, да и не выглядел как задуманное природой явление: мокрая, грязно-серая жижа пополам с песком. Небо опустилось на город, придавив мутно-серой брюшиной крыши домов и заслоняя едва показавшиеся молочные облака, сулившие снег. Огни гирлянд утратили игривость и нарядность, светились истощённо, блёкло, будто новогодние каникулы выжали из них последние силы.

Прошла всего неделя после Нового года, а праздники уже потеряли желанность, каждый третий прохожий напоминал уставшего зомби, заполненного под завязку оливье и мандаринами. Как же быстро ожидание волшебного праздника сменилось усталостью и подавляемым раздражением.

Лёля торопилась, бежала немного вприпрыжку, набирая разгон перед очередной лужей, ловко перескакивала её и чуть замедлялась. По отведённой до автоматизма привычке она улыбалась тем, кто встречался с ней взглядом, такой ничего не значащей отрешённой улыбкой, которую мама называла «дань вежливости». Лёля не задумывалась, почему улыбается, ведь весёлости она не ощущала абсолютно, но мамины уроки хорошего поведения въелись в подкорку и успешно создавали образ воспитанной уравновешенной девушки. Именно такой Лёля себя и считала: может быть, немного скучной, предсказуемой, зато совершенно адекватной и надёжной. Вот и Герман постоянно говорит: Лёшка, ты настоящий друг. Тут она не выдержала и поморщилась. Уж кем-кем, а другом ей точно быть не хотелось.

Вечер быстро сменился сумерками и намеревался перейти в ночь. За время, что Лёля шла от места работы до квартиры Германа, день окончательно погас, и из-за дома показалась наглая откормленная луна. Летом в это же время она боязливо пряталась, ожидая долгие зимние ночи. Дождалась.

С неба повалили крупные мокрые хлопья, январь изо всех сил притворялся зимой, но на мороз его не хватило: вот и снег получился ущербный, напополам с дождём. Тяжёлые снежинки таяли ещё до соприкосновения с кожей, оседая сыростью на щеках. Лёля опустила голову и надвинула капюшон. Перед выходом она обновила макияж, который теперь грозился превратиться в грим унылого клоуна. Влажные снежинки прилипали к ресницам на секунду и тут же стекали на щёки мутными ручейками, прихватывая с собой тушь и подводку.

Не сбавляя шаг, Лёля достала из сумочки зеркальце, чтоб узреть воочию плачевное состояние оплывшей косметики. Щёлкнула кнопкой, откидывая верхнюю половинку и…споткнулась.

На секунду в отражении показались чужие глаза с белёсыми ресницами, без грамма косметики. Она не сразу сообразила, что взгляд из зеркальца демонстрирует не только радужку голубого цвета, притом, что саму Лёлю природа наградила зеленовато-карими глазами, но и, кажется, принадлежит мужчине. Она моргнула, прогоняя галлюцинацию, и попыталась улыбнуться. Сердце уже зачастило, разгоняя адреналин по крови и звеняще натягивая нервы. Выдохнув на зеркало, Лёля протёрла гладкую поверхность перчаткой и с деланной весёлостью прошептала, глядя уже в свои привычные глаза: чёртовы "сандалики».

Вытерев под глазами тёмные дорожки, Лёля ожесточённо захлопнула крышку зеркальца и тряхнула головой, скособочив меховую объёмную шапку набекрень. Она не любила краситься, но в магазине, куда устроилась полгода назад, требовалось соблюдать не только дресс-код, но и во всём выглядеть безупречно: пришлось записаться на маникюр и освоить азы чертёжного мастерства на веках.

Будучи юристом по образованию, Лёля ни дня не отработала по профессии. Какое-то время привыкала к взрослой жизни под крылом матери – завуча в школе, выполняя обязанности секретаря, попросту личной прислуги. Получала крохи, но, живя с родителями, тратила не так уж и много, больше откладывала, рассчитывая в будущем откатиться подальше от генеалогической яблони.

Накопить Лёля так и не успела – решение выпорхнуть из-под родительского крова приняла не она. Мама авторитетно заявила, что в двадцать три года пора бы жить отдельно, полностью себя обеспечивать и завести хотя бы кактусы. Нина Валерьевна сама в этом возрасте уже дважды побывала в браке, воспитывала дочку и мужа, работала на двух должностях, на одной зарабатывая авторитет, а на другой – деньги.

Лёля, как обычно, согласилась с матерью и переехала жить в однокомнатную съёмную квартирку на другом конце города. Нина Валерьевна не так уж далеко отпустила непутёвую дочь, продолжая её контролировать посредством сотовой связи и дёргая за поводок каждые выходные.

Уже три года Лёля жила отдельно. Не сразу, но научилась выделять необходимую сумму для оплаты коммунальных услуг и распределять бюджет так, чтобы оставались деньги на проезд в общественном транспорте и булочку в кафе.

Нина Валерьевна подыскала для дочки непыльную работу в недрах организации, торгующей одноразовой пластиковой посудой и упаковочным материалом, и опять не по специальности. Лёля выполняла обязанности менеджера по продажам, вполне успешно втюхивая вездесущий пластик неразборчивым покупателям в течение двух с половиной лет, пока организация не обанкротилась. В этот раз мама не успела подыскать для неё тёплое местечко, её опередила подруга Ира.

Ира трудилась продавцом-консультантом в магазине женской одежды с претенциозным названием "New look"[1] и затащила подругу на освободившуюся вакансию. Лёля не успела побездельничать, побыла безработной два дня и окунулась в непривычную, пропахшую дорогими духами обстановку. Нина Валерьевна только снисходительно кивнула, позволяя дочке работать в далёкой от карьерного роста сфере. Она поклонялась двум богам: Деньгам и Авторитету. А должность консультанта в фешенебельном магазине вполне соответствовала подношению первому божеству.

Несмотря на приличную зарплату, Лёля тратила мало, только по необходимости, старалась не делать крупных покупок без одобрения мамы. А подарки для Германа вообще скрывала, заслуженно ожидая порицания из-за импульсивных, неоправданных трат.

Купив в магазине радостно-розовый батон докторской колбасы и вырезку для стейков, Лёля удовлетворённо взвесила в руке тяжёлый пакет. Герман ни дня не мог прожить без мяса, а котлеты и тефтели не попадали под это определение. Хищник в нём признавал только цельный кусок, без лишних добавок в виде риса и хлеба.

У пятиэтажки, где жил Герман, Лёля закинула голову вверх и нашла взглядом окно его квартиры. Свет горел во всех комнатах, позволяя следить за перемещениями хозяина из комнаты в комнату. Сколько раз она говорила другу задёргивать шторы и не развлекать случайных прохожих демонстрацией успехов в тренажёрке. Герман поначалу упирал на свою забывчивость и рассеянность, но однажды, задержавшись под его окном подольше, Лёля обнаружила ещё одну причину – позёрство. Герман стоял за стеклом с романтично-задумчивым видом, замерев в неестественном, и, скорее всего, неудобном положении, позволяя оценить округлый бицепс и вздымающуюся грудь. В широкой ладони он бережно баюкал кофейную чашку, но напряжённость мышц свидетельствовала о нагрузке совсем другой интенсивности: перед тем как показаться зрителям, он не забыл отжаться и потягать гантели.

Лёля печально вздохнула: хорош, зараза. В такого видного мужчину легко влюбиться, даже не нужно уговаривать себя испытать симпатию, она сама возникает, поражая стремительней ветрянки. Высокий, ухоженный, с трёхдневной щетиной в любой момент недели. За янтарные тёплые глаза