— Камилла, привет, — накинулась на меня Ирка. — Где ты все выходные пропадала?
— Как будто ты не знаешь, где я по выходным пропадаю, — поддразнила ее я.
— Ох, ты — работяга, — иронично-жалеющим тоном произнесла она. — Да бросай ты эту работу.
— Не волнуйся уже. Меня в субботу в кафе учитель видел, и не удивлюсь, если сегодня на «ковер» вызовут, с требованием бросить работу и полностью заняться учебой.
— О, да, — хмыкнула подруга. — Помнишь, как все на Светку Карпову взъелись… А она всего лишь «Орифлеймом» торговала.
— Да, — вздохнула я, примеряя на себе роль Карповой. — Ее тогда на месяц из школы исключили.
— Ну, ладно, не расстраивайся, может, все еще обойдется, — стала успокаивать меня подруга. — А кто тебя видел?
— Андрей Владимирович, — ответила я.
— Наш биолог?! — воскликнула Ирка и тут же сникла, поняв, что тут как раз вряд ли обойдётся.
— Да ладно, не переживай. — Настала моя очередь её успокаивать. — Все равно я собиралась уже бросать работу. Сегодня родители возвращаются.
— То-то я гляжу, ты такая счастливая. Думала, Ромка постарался, — ухмыльнулась подруга.
— Кто о чем, а ты о своем, — фыркнула я на подругу, — Ромка постарался, но скорей не осчастливить, а наоборот.
— Что случилось? — в глаза Иринки зажглось любопытство. — Рассказывай.
— Потом, а то на урок опоздаем, — отмахнулась я.
Как ни странно, ни на первом уроке, ни на втором вызова к директору не было. Вот настал третий урок — биология. Ну, все, тут уже точно экзекуции мне не избежать. Ирка ободряюще сжала мне руку. Прозвенел звонок, и в класс вошел Андрей Владимирович. Я мысленно подготовилась к какой-нибудь колкой фразе в мой адрес и просьбе зайти к директору, но он лишь обвел учеников цепким взглядом.
— Воронцов, убери телефон в рюкзак, пока я не убрал его к себе в ящик, — спокойно сказал он, лишь мельком взглянув на «Камчатку».
Максим послушно убрал гаджет. Мы все прекрасно помнили, что случилось с его «айфоном» в прошлый раз, когда он не захотел убирать его на уроке. Телефон перекочевал в стол учителя, и когда был возвращен, на нем исчезли не только все файлы, но он был еще и запаролен. Пароль удалось взломать на следующий день, а вот по поводу редких фотографий, исчезнувших навсегда, Макс долго убивался, и потом больше никогда не спорил с преподавателем.
На меня Андрей Владимирович не обратил, казалось, никакого внимания, что меня несколько озадачило. Неужели чудеса случаются? И он ничего никому не сказал о нашей неожиданной встрече в выходные?! Я уже было расслабилась и подумала, что все обошлось, как в дверь постучали.
— Андрей Владимирович, — в класс вошла Анна Сергеевна — секретарь директрисы.
— Да, — он посмотрел на нее выжидающе.
— Бестрева Семеновна просит Самойлову Камиллу зайти в ее кабинет, срочно.
Они оба посмотрели на меня, словно спрашивая согласия. Ну, вот стоило расслабиться и поверить в чудо, пришел лохматый зверь «писец» и напомнил, что чудес не бывает. Я поднялась, буквально отцепляя от своей руки пальцы Иринки, и вслед за Анной Сергеевной вышла из класса.
В кабинете была не только директриса, но и завуч и наша классная. У, точно сейчас распинать будут. Я уже приготовила оправдательную речь в свою защиту, как заметила в кабинете Бориса Игнатьевича, скромно стоящего у окна. Стоп. А он что тут делает?
— Здравствуй, Камилла, — поздоровался он.
— Здравствуйте, — только и сумела я из себя выдавить.
— Камилла, присядь, пожалуйста, — голос директрисы звучал непривычно ласково, да и обращение по имени не сулило ничего хорошего.
Сердце ушло куда — то в пятки и вернулось назад, бешено стуча. Ноги подкосились, и я буквально упала на стул возле себя.
— Мила, мне звонили из Египта, — тихим голосом начал начальник моих родителей.
Я сцепила пальцы в замок и не сводила глаз с мужчины.
— Они возвращались на машине из лагеря повстанцев в пустыне, — продолжил он. — Их автомобиль перевернулся…
— Нет! Нет! Нет! — я зажала уши руками, чтобы не слышать продолжение этой фразы. — Вы же говорили… Вы говорили… — Я вскочила со стула и подбежала к Борису Игнатьевичу. — Вы говорили, что с ними все хорошо. Что они скоро приедут!
Меня начало трясти, я чувствовала, как комната стала сжиматься до размеров спичечного коробка.
— Самойлова, успокойся, — классная руководительница подошла ко мне со стаканом воды и попыталась усадить обратно.
Я больше не могла тут находиться, и до того, как кто-то успел меня остановить, выбежала из кабинета, не обращая внимания на окрики за спиной. Топот ног эхом разносился по пустому коридору, смешиваясь со стуком сердца. Вдох с каждым шагом становилось делать все сложнее — легкие упрямо не хотели впускать в себя воздух, горло сжалось. Я опустилась возле стены и прижала коленки к груди, стараясь успокоиться, но слёзы катились, а в мозгу бились слова «их автомобиль перевернулся». Я задыхалась, обшарив все карманы, только сейчас поняла, что оставила ингалятор в рюкзаке. Черт! Сил дойти до класса совершенно не было, мне оставалось только терпеть жжение со спазмами и молиться, закрыв глаза. В коридоре послышались шаги, они приближались ко мне, я хотела поднять голову, попросить о помощи, но не могла. Тут в моей руке оказалось что-то холодное. Краем глаза заметила, что это мой ингалятор. Быстро приняв лекарство, почувствовала, как приступ отступает. Отдышавшись, посмотрела на человека, принесшего мне лекарство, ожидая увидеть Иринку, но вместо подруги передо мной стоял Андрей Владимирович.
— Спасибо, — голос был глухим.
— Все в порядке? — спросил он.
Я утвердительно кивнула головой.
— Бестрева Семеновна просила привести тебя назад, — сказал он спокойно.
Я отрицательно замотала головой. Мне не хотелось возвращаться назад. Не хотелось слышать обо всем этом.
— Камилла, вам придется туда вернуться. Не ведите себя как маленькая, вы уже слишком взрослая для этого, — произнес он тем же тоном, каким обычно отчитывал ученика, не сделавшего домашнюю работу.
Я упрямо покачала головой, еще раз быстрым движением взяв ингалятор в рот и нажав кнопку. Неужели он не видит, в каком я состоянии? Да ему просто плевать. Он потащил бы меня в кабинет директора, даже если б я была мертва.
— Самойлова, не заставляйте меня нести вас на руках, — словно прочитав мои мысли, сказал он. — Или лучше, чтобы этот разговор происходил здесь, прямо в коридоре?
Поняв, что взывать к состраданию и просить оставить меня в покое просто бесполезно. Этот человек просто не знает, что такое сострадание. Да, и он прав, я должна выяснить, что случилось с моими родителями, до конца. Поднялась и пошла назад, в кабинет.
Два дня уже пропускаю школу, да что там школу. Сил нет даже дойти до магазина хлеба купить. Да и зачем? Есть совершенно не хочется, да и жить, честно, тоже. Вчера целый день лежала под одеялом и плакала, а когда сил на слезы не осталось, тупо разглядывала