— От и славно, что оно так, — сказала кельда. — Ты — нашая карга холмов, и нам надо, чтоб у нашеей карги доставало гордости. Но ещё нам надо, чтоб у тебя и своя жисть была, для себя самоёй. Так что ступай себе и иди за ветром вслед: куда он дует — туда и ты.

Внизу, на равнинах Графств, ветер дул зло и яростно, будто что-то раздосадовало его до крайности, он забирался в каждую щель и завывал в дымоходах родового поместья лорда Вертлюга. Поместье стояло посреди раскинувшегося на много акров парка, и путь к его крыльцу пролегал по длинной подъездной аллее — что не позволяло приблизиться к дому тем гостям, у кого не было по крайней мере приличной лошади.

Это в полной мере относилось к окрестным жителям, в большинстве своём фермерам, которые не могли похвастаться избытком свободного времени для таких долгих поездок. Их лошади были большими и мохноногими и обычно к ним прилагались телеги. Поджарые, немного чокнутые лошади, которые гарцевали по аллее или тянули коляски к крыльцу господского дома, принадлежали, как правило, совсем другим людям — тем, у кого большие земельные угодья и большие деньги, но зачастую очень маленький подбородок. И жена под стать лошади.

Лорд Вертлюг унаследовал деньги и титул от своего отца, который был выдающимся архитектором, но при этом ещё и пьяницей и потому спустил на ветер почти всё[5]. Однако молодой Гарольд Вертлюг старался как мог, крутился и вертелся и в конце концов восстановил семейное состояние. Он даже пристроил два новых крыла к усадьбе и наполнил дом баснословно дорогими и уродливыми произведениями искусства.

У него было три сына, и лорд Вертлюг был чрезвычайно доволен тем обстоятельством, что жена родила ему не только наследника и запасного наследника на случай, если что-нибудь случится с первым, но и третьего, совсем уж запасного*. Лорду Вертлюгу нравилось превосходить других людей во всём, даже если это превосходство выражалось в наличии сына, которым лорд до поры до времени не особенно интересовался.

Старший сын, Гарри, не слишком долго ходил в школу, потому что рано начал помогать отцу в управлении поместьем и теперь постигал, кто достоин разговаривать с ним, а кто нет.

Номером вторым шёл Хью. Он выразил желание пойти в священнослужители. Отец ему на это сказал:

— Можешь стать священником, но только в церкви Ома и никакой другой. Я не потерплю, чтобы мой сын морочил себе голову всякими культами![6]

Ом был молчаливым богом, что было очень удобно, поскольку позволяло священникам толковать его желания по своему усмотрению. И как ни странно, Ом никогда не требовал: «Накорми бедных» или «Поддержи стариков», зато настаивал: «Тебе нужно богатое поместье!» и «Почему бы не устроить ужин из семи блюд?». Поэтому лорд Вертлюг считал, что служитель такого бога в семье мог бы очень пригодиться.

Третьего сына звали Джеффри. Никто и понятия не имел, что из Джеффри вырастет. А меньше всех понимал это сам Джеффри.

Лорд Вертлюг нанял сыновьям учителя по фамилии Виггал. Старшие чуть ли не в глаза звали его Фингалом, но для Джеффри господин Виггал был посланцем небес. Учитель привёз с собой целый ящик книг — он хорошо знал, что в огромных поместьях, как правило, не сыщешь ни одной книги, если не считать описания какой-нибудь древней битвы, где кто-то из хозяйских предков блеснул глупостью и героизмом. Господин Виггал и его потрясающие книги поведали Джеффри о таких великих философах, как Лай Тинь Видль, Оринжкрат, Зенон и Ибид, и о таких великих изобретателях, как Златоглаз Сереброрук Дактилос и Леонард Щеботанский*. И постепенно Джеффри начал понимать, кем он вырастет.

Иногда вместо уроков и чтения господин Виггал брал Джеффри с собой копаться в земле — в поисках старых костей и старых домов. Они путешествовали по окрестностям, и учитель рассказывал Джеффри об устройстве Вселенной такие вещи, каких мальчик и вообразить не мог. Чем больше Джеффри узнавал, тем больше он жаждал знаний, тем больше ему хотелось узнать всё о Великом А’Туине и землях за пределами Графств.

— Простите, сэр, — обратился он как-то к наставнику, — как вы стали учителем?

Господин Виггал рассмеялся и ответил:

— Один человек научил меня, вот и всё. Так оно и происходит. И он дал мне книгу, а потом я уж сам стал читать всё, до чего мог дотянуться. Вот прямо как вы, молодой господин. Я заметил, вы читаете всё время, не только на уроках.

Джеффри знал, что отец относился к учителю с презрением, но мать настояла, что учитель нужен. Пусть Джеффри учится, сказала она, у мальчика светлая голова.

Отец глумливо усмехнулся:

— По-моему, голова у него вся чёрная от грязи, в которой он копается. А в голове — одни покойники. И вообще, какая разница, где находится Четыре-Икса? Кому взбредёт в голову поехать туда?[7]

У матери был усталый вид, но она продолжала заступаться за Джеффри:

— Мальчику хорошо даётся чтение, и господин Виггал научил его трём языкам. Джеффри даже немного говорит по-оффлиански.

Отец только фыркнул:

— Какой с того прок? Разве что он решит стать зубным лекарем! И вообще, зачем учить языки? В наше время весь мир уже говорит по-анк-морпоркски.

Но мать сказала Джеффри:

— Читай, мой мальчик. Чтение выведет тебя в люди. Знания — ключ ко всему.

Вскоре после этого лорд Вертлюг выгнал учителя, сказав:

— Чепуха это всё! Что-то не похоже, что из Джеффри выйдет толк. Куда ему до братьев!

Стены дома имели особенность: они подхватывали звук и разносили его по всем комнатам, поэтому Джеффри слышал эти слова. И подумал: «Не знаю, кем я стану, но кем я точно не хочу становиться — так это таким человеком, как мой отец».

Когда учитель уехал, Джеффри принялся бродить по окрестностям, узнавая новое, и много времени проводил в обществе Мактавиша, младшего конюха. Мактавиш был стар как мир, но почему-то оставался для всех младшим конюхом, и обращались к нему просто: «Эй, парень!» Он знал голоса всех птиц на свете и умел им подражать.

Мактавиш был с Джеффри, когда мальчик нашёл Мефистофеля*. Одна старая коза принесла приплод. Два козлёнка родились крепкие и здоровые, а третий, несчастный недомерок, лежал в соломе, отвергнутый матерью.

— Я попробую спасти этого козлёнка, — заявил Джеффри.

И целую ночь не смыкал глаз, выдаивая по капле молоко у козы и давая малышу слизывать его с пальца, пока наконец под утро козлёнок не уснул у него под боком в разворошённом тюке сена, где они пытались согреться.

«Он такой крохотный, — думал Джеффри, глядя на щёлочки закрытых глаз козлёнка. — Я должен дать ему шанс».

Козлёнок воспользовался этим шансом и вырос в сильного молодого козлика, бодливого и брыкливого, как чёрт.