– Какого хера, Кармен? – хрипло вопросил птичий голос.
Пистолет Ганса-Петера был уже у него в руке – даже сам не понял, когда успел его вытащить. Застыл на месте, немного постоял, не двигаясь. Птица возилась в клетке, прыгая по жердочкам и что-то бормоча.
На фоне лунного света за окнами – силуэты манекенов. Не пошевелился ли какой-нибудь из них? Ганс-Петер медленно продвигался между ними в темноте. Выставленная гипсовая рука задела его за плечо.
«Оно здесь. Оно здесь. Золото – здесь! Est ist hier!!!» В этом нет никакого сомнения. Если у золота есть уши, оно обязательно услышит его, если он позовет его отсюда, стоя в гостиной. Зачехленная мебель, зачехленный рояль. Ганс-Петер прошел в бар с бильярдным столом, завешанным простынями до самого пола. Ледогенератор с грохотом вывалил в лоток очередную порцию льда, и он резко пригнулся – выжидая, прислушиваясь и напряженно думая.
Вся инфа о доме – у девчонки. Она может рассказать много чего полезного. Для начала надо все это вызнать, прежде чем предпринимать что-то еще. Заработать на ней можно и позже. За труп выйдет выручить от силы несколько тысяч, но даже для этого придется морочиться – упаковывать в сухой лед, перевозить…
Короче, нет смысла пока ее дергать, но тогда, на террасе, его к ней так потянуло, он так размяк, что жутко хотелось посмотреть на нее спящую! Не заслужил, что ли? Иногда надо не только о деле думать. Можно просто побрызгать ей на простыни, на руки в шрамах, не более. Ну, и на сонные щечки заодно тогда уж. Чисто символически. Может, немножко и в уголок глаза затечет… Приветик! Это чисто для подготовки к слезам, которые его скоро наполнят.
Тихо зажужжал прижатый к ляжке телефон, поставленный на вибрацию. Покопавшись в кармане, он извлек его, посмотрел на эсэмэску от Феликса, и настроение подскочило еще выше. Текст гласил:
«Есть! Я уговорил его прервать аренду за 10 шт., пообещал на будущее хорошие скидки. Завтра можно заключать новый договор. Въезжай хоть сейчас».
Ганс-Петер присел на ковер возле задрапированного бильярдного стола и набил несколько эсэмэсок – пальцем, который про себя именовал «цинковым»[7]. Ноготь на указательном пальце был искривлен – из-за того же генетического расстройства, по причине которого у него не росли волосы. Про «цинковый палец» он успел узнать, прежде чем его выперли с медицинского факультета по соображениям морального характера. К счастью, отец на тот момент уже не был способен задать ему за это хорошую трепку. Ноготь был острый; им очень удобно очищать безволосые носовые ходы, столь подверженные грибкам и спорам, а также пыльце колючего амаранта и сурепицы.
* * *Кари Мора вдруг проснулась в полной темноте, сама не зная почему. Дело ведь было не в лесу, где она всегда рефлекторно просыпалась, заслышав во сне любой тревожный шорох. Не поворачивая головы, обвела взглядом большую спальню. Все маленькие огоньки умиротворяюще светились – блок питания телевизора, термостат, часы, – но вот индикатор панели сигнализации горел почему-то не красным, а зеленым.
Пробудил ее коротенький писк, когда кто-то внизу отключил сигнализацию. А теперь огонек на панели еще и мигал, показывая, что кто-то этажом ниже прошел мимо датчика движения.
Натянув тренировочную фуфайку и штаны, Кари достала из-под кровати бейсбольную биту. Телефон, нож и газовый баллончик с останавливающим репеллентом – инструкция обещала, что он даже медведя отпугнет, – уже лежали в карманах. Выйдя в коридор, она подошла к лестнице и, нагнувшись, крикнула вниз:
– Кто там? Лучше прямо сейчас же отзовитесь.
Секунд пятнадцать – ничего. Потом снизу донесся ответ:
– Это Феликс.
Кари закатила глаза к потолку и лишь что-то прошипела сквозь зубы.
Включила свет, стала спускаться по закручивающейся спиралью лестнице[8]. Биту она прихватила с собой.
У самой нижней ступеньки стоял Феликс, под одной из киношных фигур – зубастым космическим чудищем с планеты Зорн.
Вроде не пьян. Оружия в руках нет. Шляпу, правда, не снял, войдя в дом.
Кари остановилась в четырех ступеньках от него, чтобы не чувствовать на себе его свиных глазок. И на том спасибо.
– Неплохо было бы сначала позвонить, а уже потом заваливаться посреди ночи, – заявила она.
– У меня съемщики нарисовались, в самый последний момент, – отозвался Феликс. – Киношники. Хорошо платят. Они хотят, чтобы ты осталась, потому что ты знаешь дом. Может, и что-нибудь из еды приготовить понадобится, пока не знаю. Так что я тебе еще и приработку подкинул – не забудь потом отблагодарить. Подбросишь мне что-нибудь, когда они с тобой рассчитаются. У этих киношников денег куры не клюют.
– А что за кино?
– Не знаю. Мне как-то по барабану.
– И ты сообщаешь мне все это в пять утра?
– Люди платят, хозяин – барин. – Феликс пожал плечами. – Они хотят попасть в дом еще до рассвета.
– Феликс, посмотри-ка на меня. Если это порнуха, то сам знаешь, что я на это отвечу. Если это так, я немедленно ухожу.
После того как на противоположном краю страны, в округе Лос-Анджелес, приняли закон под названием «мера Б», требующий использования презервативов при эротических съемках, производители порнофильмов стали дружно переезжать в Майами, где никто не препятствовал их свободе самовыражения.
У Кари уже были проблемы такого порядка с Феликсом.
– Не, не порнуха. Это типа «реалити чего-то там». Им понадобятся розетки на двести двадцать[9] и огнетушители. Ты ведь в курсе, где все это искать?
Вытащив из внутреннего кармана пиджака изрядно помятое разрешение на проведение съемок, выданное властями Майами-Бич, он потребовал у нее рулон скотча, чтобы прилепить его на воротах.
Через пятнадцать минут Кари услышала подходящий с залива Бискейн катер.
– Огни на причале не включай, – распорядился Феликс.
* * *Перед общественным взором Ганс-Петер бóльшую часть времени исключительно чист и безгрешен – если случайный знакомый что от него и уловит, то разве что запах хорошего одеколона. Но когда Кари пожимала ему руку в кухне, то сразу учуяла исходящий от него запашок серы. Словно от горящей деревни, дома которой полны мертвецов.
Ганс-Петер заметил, как затвердела ее ладонь, и улыбнулся своей волчьей улыбочкой.
– Как общаться будем – по-английски или по-испански?
– Как хотите.
Чудовища сразу чувствуют, что их раскрыли, – примерно как гомики, скрывающие свою ориентацию. Ганс-Петер уже привык к реакции отвращения и страха, когда поведение его выдавало. Лучше всего, конечно, когда такая реакция переходит в судорожные мольбы более быстрой смерти… Некоторые распознавали его сущность быстрей остальных, тревожный гудочек в голове звучал почти сразу.
Кари просто смотрела на Ганса-Петера. Не моргала. В непроницаемо черных зрачках ясно читалось: девочка далеко не проста.
Ганс-Петер попытался разглядеть в них собственное отражение, но, к своему большому разочарованию, ничего не увидел. «Хороша! И не думаю, что она про