Читать «Душитель»

Рики Дэйли

В вагоне метро — двадцать покачивающихся людей с окаменевшими от горя лицами. Мужчина машинально постукивает ногой по полу, выбивая барабанную дробь. На Бойлстон-стрит поезд повернул, стальные колеса заскрежетали по рельсам, свет погас. Пассажиры закрыли глаза, точно прихожане, начинающие безмолвную молитву. Когда лампы снова зажглись, они их открыли. Рики Дэйли наблюдал за людьми вокруг.

На станции «Парк-стрит» Рики поднялся по лестнице на улицу и смешался с неподвижной толпой. Конторы закрылись рано, поэтому получился необыкновенно ранний час пик, но деваться было некуда. Новости звучали повсюду, по-прежнему сенсационные, хотя все уже их слышали. Газетчики кричали: «Свежий выпуск! Только у нас! Эксклюзивное интервью!» Они с особым смаком произносили шипящее слово «убийс-с-ство». На Тремонт-стрит люди подходили к припаркованным машинам, чтобы послушать радио, наклоняли головы к окнам. Но настоящих новостей не было, никто ничего не знал, народ отходил, топтался на тротуарах, бродил по всей площади. Перевалило за полдень — миновало около трех часов с той минуты, когда президент Кеннеди схватился за шею, будто его ужалила пчела. Три часа — но всеобщее потрясение не проходило — оно сгущалось, и удивление все более смешивалось с тревогой: что же дальше? С какой стороны ждать нападения? Как, черт возьми, это пережить?

Рики брел через толпу, направляясь в западную часть города. В районе Коммон, в стороне от людных улиц, было тише. Никто не разговаривал — люди не знали, что сказать. Рики различал бормотание большого города, шум моторов вдалеке, сигналы, свистки полицейских. На нем были серое пальто и костюм за сто двадцать пять долларов, от которого чесалось тело. Ботинки, новенькие черные мокасины, легонько поскрипывали на ходу. Он пытался разносить их, ходил в них по квартире, но они по-прежнему натирали ноги. Рики по крайней мере сделал мокасины менее блестящими, натерев их слюной. Обувь должна выглядеть начищенной, но не новой. Новые туфли непременно привлекут внимание.

У Лягушачьего пруда на дощатой скамейке сидела женщина, прижимая ко рту скомканный платочек. Глаза у нее были влажные. Рики остановился, чтобы предложить ей свой нетронутый платок, который лежал сложенным в кармане пиджака.

— Держите, — сказал он.

— Не нужно.

— Да бросьте, он чистый. Я его просто так ношу.

Рики отвел взгляд, чтобы она могла спокойно высморкаться.

— Кто мог это сделать?.. — Женщина всхлипнула.

Рики снова посмотрел в сторону, но заметил в уголках ее рта застенчивую улыбку. Ну-ну.

— Кто мог это сделать?

Давай, улыбнись. Никто не в силах отрицать, что в этом есть некое тайное удовольствие. Кеннеди мертв, но люди еще никогда не чувствовали себя настолько живыми. Все эти неудачники, которые трубят на работе с девяти до пяти, секретари, официантки, телефонисты… Они как будто долгие годы ждали возможности проснуться. Здесь и сейчас, вместе, в этот великий день. Рики подумал, что, если угодно, он бы мог позондировать эту женщину (где она работает? что знает? какие возможности?). Она доступна. Возможно, чувствует себя слегка опьяненной ощущением новизны. До сих пор она в жизни не испытывала подобной полноты бытия. Такова ограниченность человеческого сознания: мы живем лишь прошлым и будущим, не воспринимая настоящего. «Сейчас» не занимает никакого места, это воображаемая дыра между прошлым и будущим. Лишь немногие способны ощущать настоящее — спортсмены, музыканты и воры наподобие Рики Дэйли, но даже для них это мимолетное чувство, ограниченное мгновением действия. Бобу Коузи[1] было знакомо это ощущение. Майлзу Дэвису[2] — тоже. Момент неограниченной импровизации. Сегодня то же самое переживала эта девушка, и ей хотелось поделиться опытом хотя бы с незнакомцем. Что ж, решил Рики, в этом есть определенный смысл. Убийство Кеннеди действительно возбуждает. Хороший день для работы.

— Кастро, — сказала она. — Больше ничего в голову не приходит. Может быть, виноват Кастро?

— Может быть.

— Я испортила ваш платок. Простите. Кажется, он дорогой…

— Ничего. Я все равно его украл.

— Вы?! О… — Она улыбнулась, раскусив шутку. Оценивающе взглянула на Рики. — Вы очень любезны. Как вас зовут?

— Это долгая история…

Он оставил ее и двинулся через парк. Дыхание паром повисало в морозном воздухе.

На Эрлингтон-стрит двери в церковь стояли распахнутыми, внутри было тепло, стены — белые, как яичная скорлупа. Сквозь открытые двери Рики заметил органиста — молодого человека с красными щеками и прядью светлых волос, падавшей на глаза, так что ему приходилось отбрасывать ее назад, мотая головой, точно лошадь. Органист играл, как будто в экстазе, — глаза закрыты, корпус слегка покачивается.

Рики шел дальше, мимо Бэк-Бэй, зигзагами. В жилых кварталах он огибал каждый угол, останавливался, оглядывался. Хвоста, кажется, не было, но кто знает… В такой день, когда все, включая полицию, ошеломлены новостями, особенно важно не упускать мелочей.

В отеле «Копли-плаза» швейцар в длинном пальто с золотым галуном и эполетами открыл перед ним дверь.

— Добрый день, сэр.

— Добрый день. — Рики взглянул на него лишь на мгновение.

Он энергично зашагал через вестибюль, но не слишком быстро, а целенаправленно, уверенно, соизмеряя движения. Дежурный кивнул ему. Рики позвонил по внутреннему телефону в номер 404. Нет ответа.

Он решил на всякий случай пятнадцать минут подождать в баре. Постоялец может вернуться в номер за какой-нибудь забытой вещью две-три минуты спустя после выхода, но почти наверняка не вернется, если ушел четверть часа назад. Рики демонстративно пошарил по карманам и дал барменше четвертак на чай. Он заказал виски с содовой и сел. Вместо того чтобы пялиться на роскошное помещение с лепными потолками и тяжелой мебелью, он смотрел в пол. Рики скрестил руки на груди, поправив пиджак: он подметил, что богачи чувствуют себя комфортно в дорогой одежде. Они носят отличный костюм, как старый свитер, — просто им плевать.

Через полчаса, довольный тем, как ему удалось затеряться в толпе (никто, включая барменшу, впоследствии его не вспомнит), он снова позвонил в номер 404, и опять никто не взял трубку. Рики допил виски и нетрезвым