Читать «Мистификация»

ЧЕРНЫЕ ВОРОНЫ 5. МИСТИФИКАЦИЯ

Ульяна Соболева и Ульяна Лысак

ОГЛАВЛЕНИЕ:

АННОТАЦИЯ

ПРОЛОГ

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12

ГЛАВА 13

ГЛАВА 14

ГЛАВА 15

ГЛАВА 16

ГЛАВА 17

ГЛАВА 18

ГЛАВА 19

ГЛАВА 20

ГЛАВА 21

ГЛАВА 22

АННОТАЦИЯ:

Когда в игре замешана большая политика и большие деньги, то каждый ход врага может оказаться блефом. Нужно быть готовым ко всему: к грязным ставкам, кровавым выигрышам и тому, что не всегда побеждает тот, у кого козыри на руках. В один прекрасный момент все может оказаться ловко подстроенной мистификацией противника.

В пятой книге серии «Черные Вороны» противостояние между Андреем Вороновым и Ахмедом Нармузиновым продолжается. Теперь между ними стоят не только месть и ненависть, а дочь самого азиата, из-за которой прольются реки крови и играть придется не на жизнь, а на смерть.

{На лице от грима полосы… Под парик запрятав волосы

Маска людям улыбается, плачет, стонет и кривляется

Слышен гул с аплодисментами, и букеты с комплиментами

Тело куклы – провокация… ее смех – мистификация….

А потом в гримерке прячется… Перед зеркалом расплачется

На лице все швы расходятся, в вопле маска вдруг заходится

Под пластмассой слезы пятнами… под костюмами распятая

На шарнирах извивается и от боли задыхается…

На груди, под швами ржавыми, умирает сердце рваное

Снова грим, ресницы, волосы… запоет веселым голосом

Маска людям улыбается, плачет стонет и кривляется

Слышен гул с аплодисментами и букеты с комплиментами

Тело куклы – провокация… ее смех мистификация….

И никто не знает после… когда все уходят гости

Тишина… аккорды стонут, слезы под дождем утонут

Маска голая, без грима, плачет… воет от любви

От несбывшейся любви…

(с) Ульяна Соболева}

ГЛАВА 1. Лекса

У меня было такое чувство, что я похоронила себя заживо. Замуровала в душный мешок без окон и без дверей, без возможности когда-нибудь из него выйти, без права на обжалование собственного приговора. Медленная смерть в каменном склепе с позолоченными стенами, роскошью, лживым миром внутри и снаружи. Мишура. Какая же все это мишура. Я раньше и не понимала, насколько все бессмысленно. Эта жизнь, мои стремления, детские мечты, какие-то цели, миллионы поклонников, слава. Всего лишь год назад я была совсем другим человеком, а сейчас мне кажется, что я и не я больше, а тоже мишура. Новогодняя, блестящая хлопушка. Хлоп-хлоп-хлоп. На потеху семье, толпе, фанатам… выстреливаю разноцветными фантиками, радую народ, а внутри пусто… так пусто. Клоун в колпаке и с тонной грима на лице. Всегда с одним и тем же выражением идиотского лицемерного счастья. Они аплодируют, что-то кричат, я смеюсь, улыбаюсь, а мне рыдать хочется и послать их к чертям, а потом бежать, бежать обратно к нему, раскинув руки, а в голове та… наша мелодия. Как же часто я слышу ее наяву, но так и не могу сыграть больше. Пальцы порхают над клавишами, точно знают, куда опуститься, но я не прикасаюсь, потому что услышать – это так же больно, как и понимать, что ничего уже не вернуть обратно. Но она звучит у меня в голове, и я даже вижу, как ОН ждет меня где-то там, где ничего не имеет значения, где-то там, в заснеженном Венском лесу, и сильно сжимает в объятиях, так что кости хрустят и голова кружится-кружится, как и снежинки в небе. И наши поцелуи со вкусом снега. Лёд и огонь. Я горю, и я же таю. А потом картинка растворяется, и я снова вижу переполненную залу в нашем доме, довольное лицо отца, Саида, каких-то родственников, друзей семьи. Они улыбаются, кричат, хлопают. Хлоп-хлоп-хлоп, а я вздрагиваю, как от выстрелов.

И на выступлениях всегда всматриваюсь в лица и ищу безнадежно его глаза цвета черного кофе с бархатом, и не нахожу. И это правильно…Его здесь и не может быть. Такие не ходят на концерты жалких бездарных певичек. У него есть женщины иного круга. Те, с кем не стыдно. Как Настя. Интересно, он уже женился на ней? Или переехал с ней в свой новый дом?

Опустила микрофон и слегка поклонилась. На сцену летят цветы. Кто-то пытается прорваться на сцену, но охрана мешает.

Как странно. Без Андрея в моей жизни тут же исчезли все краски, я оказалась в полной темноте и пустоте. Она была холодная и скользкая на ощупь, как змея… как мой внутренний голос, который жалил меня ядом изо дня в день, отравлял каждый вздох, стирал мою радугу, словно чудовищным ластиком. Каждый оттенок по очереди. Я понимала, что Андрей никогда не выберет меня, никогда я не буду иметь право стать частью его жизни. Полноценной, настоящей частью, которую не стыдно показывать окружающим и семье. За меня ему будет стыдно всегда. Перед всеми, кто его окружает, а особенно перед своей дочерью. Рано или поздно они сорвутся в ненависть. В испепеляющее презрение ко мне и ко всему, что со мной связано. Да, говорят, что дети не виноваты в поступках своих отцов, но это лишь слова. Сотрясение воздуха. Невозможно справиться с эмоциями, невозможно отключать воспоминания, можно лишь притворяться до поры до времени, но рано или поздно ненависть взорвется брызгами серной кислоты и разъест все вокруг. Люди склонны жить ассоциациями, и это нормально. Определенная музыка вызывает определенные воспоминания, как запах, звук, вкус. Я всегда буду ассоциироваться для семьи Воронова со смертью и болью. Они будут смотреть на меня и думать о том, что сделал с ними мой отец. Так же, как я думаю об этом. Смотрю на него и думаю о том, какое же он чудовище. Мой отец. И во мне растет дикая, отчаянная ненависть, которая когда-нибудь взорвется. Никогда не знала, что способна на нее до этого момента, а сейчас поняла, что она меня сжирает и обгладывает с каждым днем все сильнее. Потому что родителей, да, не выбирают… а хотелось бы выбирать. Иногда лучше быть сиротой. Может, кто-то и решит, что я зажралась, что никогда мне не узнать, что это значит – без родительской ласки расти и в нищете. А я бы жила. На улице бы жила, имя сменила, внешность, лишь бы его фамилию не носить, не думать о том, скольких убил, скольким жизнь искалечил… сколькие меня вот так проклинают только потому, что я его дочь. Все чаще я думала о матери. Представляла ее себе и не понимала, как она могла любить этого монстра. У меня в голове не укладывалось слово «любовь» рядом с моим отцом. Скорее, я могла бы поверить, что ее заставили, изнасиловали, похитили. И в ту же секунду начинала лихорадочно дрожать от понимания, что если узнаю, что в ее смерти виновен он – никогда не прощу, а