Читать «Резец небесный»

Конфуций и ты — вы оба с ним сновидение, да и я, утверждающий это сейчас, сам себе снюсь. В том-то и заключается весь парадокс. Завтра, может статься, появится величайший из мудрецов, способный его объяснить; но, быть может, до наступления этого самого завтра успеют смениться тысячи и тысячи поколений.

«Чжуан-цзы», II

Влекомая подводными токами, в беспокойной пучине колыхалась изрядно потрепанная штормами гигантская медуза, брошенная судьбой на милость всемогущей стихии. Ее то пронизывали бледные лучи света, то поглощала непроглядная тьма. В извечном своем стремлении из никуда в никуда зыбкий живой купол дрейфовал без руля и ветрил, вяло помавая радужными полами призрачного пеньюара; жизнь едва теплилась в хрупкой обитательнице глубин

— как бы бессильным откликом на еженощные гравитационные призывы далекой Луны к отзывчивой акватории. Этот эфемерный сгусток почти иллюзорного бытия, беспредельно уязвимый, насмерть стоял в поединке с безбрежным и беспощадным океаном, коему так бездумно вверил изменчивую свою судьбу и незавидную будущность.

Но вот проступили очертания земной тверди, взметнулись к небу голые закопченные скалы, исхлестанные и морскими волнами, и атомными ударами, — ужасающее зрелище предательски радиоактивной суши, отторгающей отныне все живое. И сразу же течение, упрямо подталкивая к берегу, перестало быть верным союзником; предательски разомкнув свои уютные объятия, волны выдавливали, гнали медузу вместе с пеной на гулкий прибой, где сами же и разбивались вдребезги…

Как уцелеть на раскаленном радиоактивном песке существу, сотканному из одних лишь морских флюидов, как спастись ему под палящими лучами неумолимого солнца? А как сможет сохраниться сознание, стряхнувшее поутру после столь вожделенного и вместе с тем внезапного пробуждения липкую паутину дремоты?

Наполовину обгоревшие веки не в силах были защитить глаза от беспощадного света, опалявшего, казалось, самый мозг. Повернуть голову удалось тоже далеко не сразу — ее сдавило, точно в тисках, бетонное крошево с торчащими из него арматурными стержнями. Лишь расшатав их помаленьку, сумел он высвободиться и перевести дух. Оказалось, что сидит он на единственном незаваленном клочке пыльной бетонной ступеньки; под рукой порскнул крохотными парашютиками одуванчик, пробившийся сквозь трещину в марше и невесть как уцелевший. Отдышавшись, он неловко поднялся и тут же ощутил, что ноги стали ужасающе ватными — лучевая болезнь неумолимо начинала брать свое. Но до двери рукой подать, а там рядом — к счастью, это его этаж — родная комнатушка, добрая половина которой занята пневмокроватью. Он смог сделать эти два столь необходимых теперь шага и, с великим трудом приоткрыв дверь, едва перебрался через внезапно как бы возросший порог. Дальше тянулся бесконечный линолеум коридора, в самом конце которого — в глазах снова все плыло — терялась мужская уборная. Пытаясь держаться стены, цепляясь за нее неверными пальцами, он двинулся в путь, но далеко пройти не успел — поднявшись внезапно на дыбы, пол жестоко хлобыстнул по лицу…

— Полегче-полегче! Теперь заноси…

Перед глазами бумажным фонариком маячило знакомое бледное лицо, окаймленное жидкой седой бахромой, — над ним низко склонялся лифтер.

— Это радиация, — прохрипел лежащий, но Мэнни, судя по ответу: «Тихо-тихо, паря, теперь все будет в ажуре!» — ни черта не разобрал.

Под лопатками оказались родные вмятины пневмоматраца, перед глазами были знакомые трещины в потолке. Плюс как будто несколько новых.

— Ты что, набрался в стельку?

— Не-а…

— Намарафетился?

— Больно мне…

— Видать, успел все же что-то принять?

— Не сумел подобрать… — выдавил он, имея в виду скорее ключ от той двери, через которую врывались ночные видения и которую он уже давно и тщетно пытался запереть.

— Сейчас подгребет лекаришка с пятнадца… эта… — Голос Мэнни снова едва доносился сквозь неумолчный грохот прибоя.

Отчаянно пытаясь выплыть, едва не захлебнувшись горькой морской пеной, забился он в конвульсиях. И сразу же наткнулся на незнакомца, сидящего на краешке матраца со шприцем на излете.

— Должно помочь, — заметил тот негромко. — Верное средство. По-моему, он уже приходит в себя. Что, болезный ты наш, нутро-то горит? Ну не переживай! Могло быть гораздо хуже. Неужто и вправду все это он принял зараз? — Врач зашуршал пластиковой фольгой аптечных конвертиков. — Гремучая смесь — барбитураты с декседрином. Ты что, прямиком на тот свет собирался?

Дышать было тяжело по-прежнему, но сама боль уже отступала, оставляя за собой лишь чудовищную слабость.

— Все препараты помечены датами одной недели, — задумчиво протянул эскулап, прыщавый юнец с конским хвостиком и скверными зубами. — Из этого следует, что не все они сняты с твоей фармакарты. Придется доложить о факте заимствования, ты уж извини. Не хотелось бы, да никуда не денешься — присягу давал. Но ты не дрейфь, за эти препараты еще никого не сажали. Просто попадешь полиции на заметку и отправят на проверку в медцентр или в окружную клинику. А оттуда — либо в меддепартамент, либо на ДНД — добровольную наркологическую диспансеризацию. Я по твоему удостоверению уже заполнил необходимую форму, осталось только внести данные, как давно ты это зелье глотаешь в количествах сверх установленного.

— С месяц-другой…

Медик поскреб пером по бумаге на коленях.

— А с чьей фармакарты снимал?

— Друзья помогали.

— Нужны имена. — И после краткой паузы: — Хотя бы одно. Это пустая формальность, ни для кого никаких неприятностей. Уверяю, твоему дружку грозит лишь полицейский выговор да надзор за использованием фармакарты в течение года. Семечки… Одно имя.

— Не могу. Мне же помочь хотели.

— Видишь ли, если не назвать имен, это уже трактуется как сопротивление властям. Ты можешь оказаться за решеткой или угодить на ПНЛ — принудительное лечение. В весьма и весьма закрытом учреждении. Тогда ведь все равно выяснится, по чьей карте ты получал препараты, так что искренне советую не тратить даром свое и мое время. Ну давай же, не тяни резину!

Закрыв глаза от нестерпимого света ладонями:

— Не могу. Никак не могу… Обещал.

— Впиши мою карточку, — вмешался лифтер. — Мэнни Аренс, номер 247-602-6023.

Перо в руках медика отчаянно заскрипело.

— Никогда… ни разу с твоей карты не брал…

— Ну так разыграем их малость. Проверять ведь никто не станет. Фармакарты вечно в обороте, концов никому не найти. Когда моя кончается, сам занимаю у других, и наоборот. А полицейских замечаний у меня скопился вагон и маленькая тележка, стенки оклеивать можно. И ничего. Как понимаю, в ЗОБ-контроле note 1 о них и не слыхивали. Зато ты выскочишь из воды сухим. Не бери в голову, паря!

— Не мо-гу… — прохрипел он, пытаясь высказать несогласие с рискованной затеей приятеля, беспокойство за него, а также полное свое бессилие удержать Мэнни от идиотской лжи.

— Часа