Изумрудного города» Волкова, будет повествовать о всесилии командной сплоченности, но будет тотально безграмотным. И формально я не пройду. Но я так и не узнаю этого. Только спустя много лет, уже после смерти Мастера, его сын Данила Корогодский расскажет мне, что Зиновий Яковлевич собственной персоной ходил в ректорат, стучал кулаком и кричал: «Этот парень мне нужен!» И самая главная его фраза, что раскаленным клеймом опечатает мой мозг на всю оставшуюся жизнь: «Вы не понимаете, если он не будет артистом, он будет преступником». И до сих пор, читая и перечитывая «Алису в Зазеркалье» уже своему сыну, Вильяму, и доходя до места, где Тралляль говорит Алисе, зачарованно смотрящей на спящего короля: «И где ты будешь, если он перестанет снить тебя в своем сне?» – я вспоминаю этот поступок своего великого учителя. Единицу за сочинение мне исправят на троечку.

Я много лет размышлял над этой фразой своего Мастера: «Если не будет артистом, будет преступником». И сегодня убежденность, что всё ткётся из одной и той же энергии, является основой системы Пути игры. И всё в итоге сводится к тому, в какой фантик мы облекаем свою творческую мощь. И если бы волею обстоятельств я оказался на территории криминала, я знаю, что был бы гениальным и более чем изобретательным преступником. То есть, я с огромным уважением отношусь к работе творческого принципа, в каком бы контексте он ни проявился, и действительно преклоняюсь перед Мастерами своего жанра, на какой бы плоскости социального мира они ни разворачивали свой талант. У меня даже есть целая классификация. И я абсолютно искренне отдаю первое место в мире артистической квалификации именно криминальному миру. Просто потому, что игры, из которых ткется эта территория, сопряжены с вопросом жизни и смерти. И недостаток таланта здесь смерти подобен. Ко второй категории я отношу территорию политики – территорию, где фактуру игр формируют большие (очень большие) деньги. К третьей – мир секса, мир интимных услуг и всевозможных развлечений на территории удовлетворения эмоциональных потребностей. И только к четвертой я отношу артистов, мир творчества, театр, кино и пр. пр. пр.

Время обучения в мастерской Корогодского, как и массу других интересных нюансов, промотаем, так как обо всём этом есть смысл написать отдельную книгу. Но суть можно свести к одному – с помощью очень тонких педагогических манипуляций (помимо вставленных в нужное место рук, ног, полушарий мозга и желудочков сердца) Мастер этот загрузил в мою нервную систему основные профессиональные коды, которые я буду распаковывать на протяжении многих-многих лет. И до сих пор, обнаруживая те или иные навыки уже в своих учениках, я ясно осознаю, что их корни уходят именно во времена «14 полукруга» студии Корогодского. И прежде всего это, конечно же, коды действенной природы человеко-артиста. На базарную площадь мира есть смысл выкатываться с активной, действенной (и в какой-то степени даже яростной) позицией. И даже (спустя много лет) войдя в контекст откровений, наглядно доказывающих мне пустотную природу Реальности, её иллюзорность и тотальную (как кажется) бессмысленность любой игры, я не смогу поступиться действенной мудростью, подаренной мне моим главным учителем, органично (как мне думается сегодня) соединяя форму и пустоту (уже в буддийском их понимании) в единый сплав Феномена игры. Одним словом – нет ничего более совершенного, чем материя. Она священна. Наше тело, мозг, эмоции – священны. Материальный мир, окружающий нас – вершина гигантского эволюционного эксперимента. Он – священен. И это как раз тот опыт, каким коронован «Путь игры». Всё на этом Пути делается только ради того, чтобы Роль сверкала в ослепительном величии своего безграничного невежества, своего блистательного и в высшей степени совершенного заблуждения.

На третьем курсе мы начинаем работу над дипломным спектаклем по пьесе Хамзы Хаким Заде Ниязи «Всемогущие». У меня главная роль, Кадыркул – начальник местной жандармерии, человек-варан. По задумке Зиновия Яковлевича, персонажи истории в пиковые моменты должны превращаться в животных, каждый в того, какие черты его больше всего характеризуют, обнаруживая т. н. «зерно роли». Сюжет прост – мой персонаж идёт к власти по головам, настойчиво, не гнушаясь ничем. Спектакль ставится в учебном театре на Моховой, и кресла зрительного зала, с высокими спинками, по замыслу художника Данилы Корогодского замыкают свой круг на сцене. То есть зрительный зал и сцена – одно. Под колосниками расположен золотой ярус элиты, туда и стремится Кадыркул.

Роль не получается. Не рождается. Чувствую насилие над собой. Спотыкаюсь о себя. И вдруг Станислав Митин, наш второй педагог, режиссер этого спектакля, произносит удивительную фразу: «Представь, что играешь не ты, а Чаплин. Не ты, а великий Чаплин». И в этот момент я что-то вспомнил (спасибо учитель). Что-то самое главное.

С этого момента я стал играть великого Чаплина, который играет начальника местной жандармерии. И всё в одно мгновение преобразилось. Я исчез, и появился Кадыркул в исполнении великого Чарли. Смешной и страшный одновременно. Юмор, смысл, энергия создали потоковые состояния, и персонаж полетел. Позже эти состояния я буду находить во многих своих работах, формулируя этот эффект как: «Персонаж нашел себя. Я больше ему не нужен». Но ключ прост – это не ты играешь, но Творческий принцип Вселенной, в какой бы форме он для тебя ни проявился – Чаплин, Барро, Чешляк, Арто, Протей, Шива, Фавн…

По окончании студии Корогодского, на экспериментальной сцене «Пятого этажа» в Ленинградском ТЮЗе, с режиссером Иваном Стависким мы начинаем работу по пьесе Мишеля де Гельдерода «Эскориал». И вот он – мой первый прыжок в т. н. «ужас перевоплощения», бурлящие воды которого просто сворачивают мне шею. Моего персонажа зовут Фолиаль. Это шут до мозга костей, очень крутой мастер своего дела. По сюжету влюблен в королеву, которую отравил сгорающий в огне ревности король. Шут очень подавлен. Оплакивая возлюбленную, он выбит из потока своего мастерства. И вот король уже сажает шута на трон и требует от него игры, манифестируя т. н. «принцип жестокости» театрального искусства. В общем, в моей семейной жизни начинаются проблемы, я веду себя крайне бесконтрольно, крою матом свою милую супругу, благо что не бью, в стены летят тарелки с супом, и я сам не могу понять, что (или кто), в моменты внезапно выстреливающего из меня гнева и других (не менее огненных) эмоций, мной играет. Чуть позже я запишу в своем дневнике, который веду на протяжении многих лет: «Есть очень тонкая взаимосвязь между артистом и играемой им ролью. Иногда жажда предельности размывает границы. И персонаж пьесы внезапно обнаруживает себя за рамками сцены – на территории жизни». Но подробнее об этом в свое время.

Не без кокетства вспоминая этот период и не желая также