Марк остановился перед посетителем и, скрестив руки на груди, спросил:
— Вы ко мне?
Человек поднял глаза.
— А это к вам по драке на вокзале?
— Да.
— Господин, э-э…
— Капитан.
Сутулый вскочил, и скрипучий табурет громко и пронзительно взвизгнул.
— Господин капитан, — скороговоркой затрещал он, глотая окончания слов, — я прише… сказать, что не имею никаки… претензий. Никаки… ни к чему… э, ни к кому. Рука, э-э… да что рука, бывало хуже. Не им…
— Так, — перебил Марк, — пройдем в кабинет.
Он махнул дежурному и направился к лестничному пролету. Сутулый последовал за ним.
— Давно из больницы? — не оборачиваясь, спросил Марк.
— Из травмпункта? Сразу, как только наложили, — сутулый постучал костяшками пальцев по свежему гипсу и брезгливо поморщился, — и под зад коленом. Больница, хе-хе. Все им там провонял, видите ли.
Они вошли в кабинет.
— Садитесь, — Марк указал на стул, — как звать?
— Меня? Э… зовите Шмайсер. Меня здесь все знают, да и ваши, хе-хе, тоже. Так, хе-хе, по мелочи…
— Ладно, анкетные данные уточнять не буду. Я и так все про вас знаю из рапорта патруля. И не только.
Сутулый внимательней присмотрелся целым глазом к Марку и ахнул.
— Так это вы! Год назад… вы еще тогда патрульным были?
— Да, Шмайсер, сталкивала нас жизнь как-то раз. Так что ты для меня человек небезызвестный.
Сутулый окончательно вспомнил Марка и, развалившись на стуле с видом старого знакомого, непринужденно протянул:
— О-о, вы теперь инспектор! Поздравляю с повышением, господин начальник.
Марк жестко осадил посетителя:
— Так! Зачем пришел?
Шмайсер понял, что перешел границу, съежился и еле слышно пробурчал:
— Я, э… никакого заявления писать не буду. Ничего не было. Ну, хе-хе, дел то на копейку. А крику развели, крику… зря только эта тетка полицию вызвала. А рука…, - он помахал гипсом и хмыкнул, — рука заживет как на собаке, не впервой-то.
Он поелозил на стуле, затем подался вперед и как-то жалобно простонал:
— Не надо ничего, господин начальник, а? Пожалейте.
— В смысле, пожалейте?
— Ну, а это…, - сутулый замялся, понял, что ляпнул лишнее, — бумагу пожалейте, хе-хе. И себя это… в смысле, свое драгоценное время. Вам же ничего с этого дела не обломится, хе-хе… эка, драка. И не драка вовсе, а так — ерунда. Вам с этого никакого проку. И вам меньше хлопот, и мне спокойнее. Вот Лизка, дура, саданула неделю назад, это да…
Последнюю фразу он пробурчал чуть слышно и, отвернувшись в сторону, ощупал пальцем желтый «фингал» под глазом.
Сейчас Шмайсер выглядел подавленным, скрюченным и очень напуганным. Марк смотрел, как он неуверенно ерзает на стуле и удивлялся. С чего вокзальный жулик сам прибежал в отделение с просьбой не давать делу хода.
«Ну, не желает писать заявление и ладно», — размышлял Марк, пытаясь понять мотивы сутулого подзаборника. — «Неужели бич вспомнил о гражданском долге? Как же. Так нет, сам пришел в отделение. К тем, от которых всегда нос воротит. Сидит вон теперь, весь дерганный, и просит непонятно что».
— Ну, Шмайсер, твое право, — сказал Марк.
— Ага.
— Раз не хочешь предъявлять законные претензии этому…, - Марк стрельнул глазом в протокол, — Эрику Губеру, заставить не имею права.
— Губер, — задумчиво повторил Шмайсер.
— Ты, кстати, его знаешь?
— Его никто не знает.
— Точно не знаешь? — инспектор твердо посмотрел сутулому в единственный рабочий глаз.
— Точно, господин начальник, как есть точно. А когда его выпустят?
Марк удивился.
— Ладно, — заерзал Шмайсер, — разрешите идти?
— А кто был с тобой?
— В смысле? — бомж напрягся.
— Те трое, кто они?
— Никого со мной не было.
— А свидетели другое говорят.
— Какие свидетели, — фальцетом заголосил Шмайсер, — чего свидетели? Не было ничего, говорю же, не было. Никаких «разборок», никакого «базара». Я этого Губера знать не знаю и претензий к нему не имею! Хотите, пишите в свои бумажки, хотите, нет.
«А фамилию все же запомнил», — отметил про себя Марк.
— Не было со мной никого, — не унимался Шмайсер, — все сам, в смысле случайно. Э… я фуфло не гоню! И руку я сам сломал, поскользнулся и сломал. И что теперь, на человека, мне совсем незнакомого «телегу» писать? На честного человека! И мне совсем, заметьте, совсем не знакомого. Нет, я не такой, господи… инспектор. Меня уважают э… люди, ну эти… те, которые…
Его горячий монолог прервала трель телефонного звонка. Шмайсер замолчал, обиженно вдыхая носом. Марк, с интересом наблюдавший сей спектакль, поднял телефонную трубку.
— Да, это я. Нет, лучше завтра. Да, завтра в девять.
Он положил трубку на рычаг и хитро улыбаясь, посмотрел на притихшего Шмайсера.
— В общем, — отдышавшись, спокойно простонал тот и устало поднялся, — я все, зачем пришел, э… разрешите идти, а?
— Иди, иди. Ты и не спал, наверное?
Когда дверь за сутулым закрылась, инспектор понял — вопросов стало еще больше. Так ничем закончился этот длинный день.
* * *Ночь Марк провел в комнате отдыха, и после беспокойного сна холодная свежесть мартовского утра шла ему на пользу. Сейчас он и дежурный сержант курили у входа, пытаясь согреться в слабых лучах утреннего солнца.
— Сегодня вечером будет ровно сорок восемь часов как он у нас. Сегодня надо отпускать, — сказал Марк, глубоко затягиваясь первой утренней сигаретой. — А я не готов.
Сержант удивленно мотнул головой, и Марк понял его немой вопрос.
— Вчера не решился допросить. Ну, о чем бы я с ним говорил? Где живете, кем работаете? Глупо. И так видно, что глупо. Да и сейчас в голову ничего путного не приходит. Но допросить надо.
Какое-то время они курили молча. Вдруг Марк прыснул со смеху:
— Ну и почерк у тебя!
Он вспомнил вчерашний протокол.
— Уж, какой есть, — сержант обиженно покраснел.
— Тренируй! Работа у нас такая — бумажная. Много писать надо.
— Да уж, бумажная, — вздохнул сержант.
— По сути, допрос задержанного Губера тоже нужен «для бумажки», — уже серьезно продолжил Марк. — Формальность, но надо. Живет без паспорта — админ-штраф. Но у него ни копейки в кармане. И на кого штраф выписывать, если паспорта нет? Глупо. И паспорт этот, по-видимому, он сам же и не хочет иметь. Вот так. Есть бумажка — нет проблем, нет бумажки — есть проблемы.
— Какая-то бумажка при нем все, же есть, — улыбнулся сержант.
— Да уж, какая-то, — хмыкнул Марк, и процитировал фразу из протокола, — «…занесен в опись под номером „один“ и лично к ней прилагается».
Оба весело рассмеялись.
— Не люблю неопределенность, —