– Сюрприз!
Патрик считал, что моя подруга поселилась за углом ему назло, я разубеждала его, но сама не сомневалась: Кэролайн, понимая, как он расстроится от ее соседства, получила от переезда дополнительное удовольствие. Она знает Патрика почти столько же, сколько я. Они не ладят между собой, хотя оба зациклены на одном: подбадривать меня, поднимать мне настроение, чтобы я опять не сорвалась. Так что, по идее, вполне могли бы стать лучшими друзьями.
– Пойдешь вечером к Хелен, в читательский клуб? – спрашивает Кэролайн.
– Не могу. Патрик ведет меня ужинать.
Она берет из коробки печенье и вскидывает брови.
– Что за повод?
Улыбаюсь.
– День нашего знакомства. Забавно, Патрик всегда говорит, что влюбился в меня с первого взгляда, так что это наша настоящая годовщина.
Кэролайн смеется и качает головой. А я не смеюсь. Патрик спросил: «Ты помнишь?», и от его вопроса по телу поползли мурашки. То же самое случилось и в тот первый вечер, когда мы танцевали. Порой я забываю, какими были мы в юности, Патрик прав, когда пользуется случаем напомнить о тех днях.
– Это Джо?
Кэролайн подходит к небольшому рисунку в рамке. Я не успела повесить его на стену и пристроила пока на рабочем столе. Джо в свои семнадцать намного талантливее, чем была в его годы я. Несколькими уверенными штрихами – тонкими прямыми или мягко изогнутыми – он так точно изобразил Миа! Чтобы увидеть ее лицо на бумаге, нужно отойти подальше и посмотреть под углом. Похоже, Джо сделал это нарочно. Ох уж эта постоянная игра в прятки! Ему стоило бы нарисовать автопортрет.
– Забавно. – Акриловый ноготь подруги стучит по стеклу. – И как это из Джо получился художник?
– Почему забавно?
– Ты знаешь, о чем я. – Она бросает на меня выразительный взгляд.
Подхожу к портрету дочери, провожу пальцем по контуру лица.
– ДНК тут ни при чем. Вот Миа – моя родная дочь, однако трудно найти двух более непохожих людей.
– Значит, воспитание против наследственности?
Джо сам взял кисточку. Я никогда не вкладывала ее сыну в руку, но всегда поддерживала и развивала его талант. Для этого совсем не обязательно рожать человека.
Захожу сбоку, и кажется, будто Миа на бумаге тоже поворачивается. Интересно, как бы Джо нарисовал меня?
– Почему ты ему не рассказала? – спрашивает Кэролайн и, помолчав с минуту, добавляет: – Ну, об усыновлении.
Екает сердце. Как всегда, оглядываюсь, проверяю, нет ли поблизости Джо, не услышал ли он случайно запретное слово.
– Пока не время. Джо слишком ранимый. Так считает Патрик, и он прав. После аварии… Джо еще не пришел в себя.
– Но…
– Что «но»?
– Не будет ли хуже, когда он сам обо всем узнает? Вы и так слишком долго тянете.
Опять притрагиваюсь к наброску. Джо всегда был моим. Миа тоже, но мы с Джо… То, о чем говорит Кэролайн, не дает мне спать по ночам.
– Они как-то смотрели документальный фильм про усыновление, Патрик пытался завести об этом речь, но Джо… Он так ужасно отреагировал, что Патрик не стал продолжать.
– Могу попросить Шона, пусть выяснит, есть ли в документах фамилия родной матери.
От знакомого беспокойства в голосе подруги у меня тоже возникает комок в горле, и я судорожно сглатываю, чтобы от него избавиться. Ее муж – социальный работник, и Кэролайн постоянно советует, как лучше рассказать обо всем сыну, а я отнекиваюсь.
– Не знаю…
– Иногда мне кажется, что больше всех сопротивляешься ты. – Она улыбается. – Боишься потерять своего мальчика?
– Не обижайся. Пока мы не пришли к окончательному решению, мне эти сведения ни к чему.
– Он еще наблюдается у врача?
– Нет.
Патрик прекратил лечение. По его словам, пустая трата времени.
– А как они между собой? Лучше?
– Не сказала бы. Особенно после того, как Джо разбил машину.
Кэролайн опять рассматривает картинку.
– Он очень способный.
– Хочет поступить в художественный колледж.
– А Патрик знает?
– Пока нет.
– Только предупреди меня заранее, когда будете обсуждать этот вопрос. Не дай бог здесь оказаться!
* * *Как обычно, мы идем в парк. Пальто наглухо застегнуты, темные очки защищают глаза от зимнего солнца. Парк наводнили мамаши с колясками, бледные от вынужденного затворничества во время нескольких дождливых недель, и хозяева, выгуливающие собак.
Когда останавливаемся у озера, я вдруг выдаю:
– Патрик получил письмо.
Белые облачка пара от нашего дыхания смешиваются, я потуже затягиваю шарф. Сама не понимаю, как у меня вырвалось. Просто все не могу забыть то выражение на лице Патрика.
– И что? – спрашивает Кэролайн.
– Он испугался. Не знаю, что там было. Он вдруг так переменился в лице… Не могу объяснить, но это было ужасно.
– Испугался?
Кэролайн хмурит брови. Понимаю, что мы думаем об одном и том же: Патрика напугать непросто. Вот тревога только нарастает.
– Ты знаешь, что там? – откидываясь на спинку скамейки, спрашивает подруга.
– Нет. Конверт надписан вручную, вот и все, что я видела. – Поднимаю глаза на Кэролайн. – Вдруг он заболел или получил неприятное известие?
– Письмо от женщины?
– Я просто дура. Оно пришло несколько дней назад, и я его спрятала. Сама не знаю почему. У меня и в мыслях не было, что Патрик обманывает.
– Действительно?
– Перестань! Я беспокоюсь совсем из-за другого.
Знаю, Патрик не смог бы меня обмануть.
Кэролайн смотрит на меня долгим взглядом, и в ее зеркальных очках я вижу свое бледное встревоженное лицо.
– Уверена, – произносит она, – там нет ничего ужасного. И все-таки, может, тебе прочесть это письмо? Честное слово, хуже не будет.
* * *С работы Патрик вернулся не в духе. Дети, узнав, что родители вечером уходят, почуяли свободу и разбежались. Я переоделась. Патрику нравится, когда я ношу юбки, поэтому надела черную – его подарок на мой день рождения. Дом наполнился запахом цветов, которые он принес.
Патрик молча снимает пиджак, идет в гостиную, откидывает штору и выглядывает на улицу. Еще не поздно. Через дорогу, забираясь на бордюрный камень и съезжая с него, катаются на велосипедах мальчишки Сойеров. Совсем недавно Миа и Джо были такими же. Вряд ли Патрик смотрит на детей с той же грустью, с которой наблюдаю за ними я.
– Ты здоров?
– Ты когда-нибудь испытывала клаустрофобию? – шепчет он.
– Что?
– Этот дом, эта улица – здесь все унылое, тесное. Не хватает пространства. Не хватает воздуха.
Не знаю, что сказать. Тревога нарастает, по спине бегут мурашки. Это не тот Патрик, чьи ноги никогда не знали усталости, который мог дышать хоть в безвоздушном пространстве.
– Не хочу никуда идти, – говорит он, глядя в окно.
А я, затянутая в юбку-карандаш, стою в растерянности.
Подхожу ближе.
– Ты заболел?
Он поворачивается ко мне. Угрюмый, мрачный.
– Нет, я здоров. Просто устал. Пойду приму душ.
* * *Когда я виделась с мамой в последний раз, она выглядела похудевшей и побледневшей, потерянной и притихшей. На мой вопрос о здоровье, отведя взгляд, ответила: «Все в порядке. Просто устала». А я отвернулась и больше ничего не