Мир медленно, но верно сходит с ума…
Вот уже совсем близко показалась автобусная остановка, вся улица была, на удивление, пустынна и походила на саванну, где изредка встречаются низкорослые деревца, ловко приспособившиеся к суровому засушливому климату, научившиеся подавлять в себе тягу к роскошной жизни и довольствоваться тем малым, что выпадает на их долю по счастливому стечению обстоятельств. Ни единой машины, ни автобуса, ни даже вяло бредущего прохожего не было заметно на всем обозримом пространстве.
Спустя несколько достаточно долгих минут напряженная тишина нарушилась ревом мотора и выстрелами выхлопной трубы, явно требующей ремонта. Маршрутка медленно подкатила на выделенную полосу, оставив за собой на дороге маслянистый след, и остановилась с жутким скрежетом, эхом пронесшимся по всем близлежащим переулкам. Вполне достойный вариант, чтобы, наконец, добраться на работу.
В салоне витал запах бензина, по охрипшему радио, сопровождаемая громогласным оркестром, звучала композиция Эдит Пиаф, в дальнем углу с беззащитным видом дремала молодая девушка. Опустив голову и слегка сгорбившись, она попеременно вздрагивала от внезапного пробуждения, а затем снова погружалась в сладостное забытье, даже не замечая присутствия второго пассажира и струйки слюны, сползающей с потрескавшихся, вспухших губ. Он, как обычно, занял место напротив двери и теперь, достав из кожаного портфеля томик Гаспарова, погрузился в чтение. Беспокойство не утихало, нарастая с каждой минутой, оно заставляло учащенно биться сердце, парируя маршевый ритм в шейную артерию. В конце концов, не выдержав, он погрузился в глубокую задумчивость, извлекая из подсознания каплю за каплей мысли, не дававшие покоя всю минувшую ночь. Странно… Для него были вовсе не свойственны бессонные ночи и приливы необъяснимого беспокойства, порог его тревожности вот уже на протяжении многих лет снизился до минимальной планки.
«Да, за последнее время все изменилось до неузнаваемости. Подведем печальный итог. Наука рушится и растворяется в коррупциональном центре страны. Нынешние работы ученых, если они не приносят видимой выгоды, уже не ценятся должным образом, не преувеличивая, все катится куда-то под гору. Расцвет науки либо уже канул в лету, либо еще вовсе не наступал, но коли так, сколько можно его ждать? Существует непреодолимая масса вещей, которые человек желает постичь. Они находятся на недостижимой для него высоте, преодоление которой без поддержки государства практически невозможно, ведь нужно финансирование и зачастую весьма немаленькое, — эти безутешные мысли нередко тревожили не только его, но и всех сколько-нибудь интеллигентных людей, небезразличных к будущему своей страны, семьи и в некотором отношении даже всего мира, гибель которого проступает алым следом на белой марлевой повязке жизни, — рыба начинает гнить с головы. Всему виной вышестоящие власти. Так если верхи не хотят, то, что могут низы? Чернорабочие ученые, прекрасные, светлые головы, способные принести бесценную пользу человечеству, вынуждены скитаться в поисках куска хлеба, подрабатывать, где и когда придется, бороться, чтобы беспримерно выжить в сумасбродстве государства, заслонившем чистую небесную лазурь беспросветной тучей отмывания денег. Отныне каждый сам за себя. Прошла пора мушкетеров, ратующих за свободу личности и справедливость. Дон Кихот забыт на веки, вспомнят ли его имя через несколько десятков лет наши внуки или будут смотреть на нас бесконечно умными и удивленными глазами, не скрывающими за собой ни капли интеллекта, автоматизированными до нелепости?.. — На мгновение он задержал дыхание. Затем глубоко вздохнул, проглотив вырывающийся стон безысходности. — Дети… мои дети… Что же станется с ними в этот век железобетонных голов? Я сделал все возможное, выстраивая их по кирпичикам в детстве, а теперь они выпорхнули из родительского гнезда, уносясь навстречу неизвестности, ища свою исключительную тропинку средь непролазных дебрей постепенно вымирающего леса. В добрый путь. Последние напутствия, сказанные впопыхах, конечно же, позабудутся с годами, постепенно утрачивая свою важность в микроскопической ячейке их сознания, затираясь под гнетом беспрестанно поступающей информации извне, ветер новизны закружит им головы и обрушит на столь хрупкие плечи неподъемные грузы ответственности; нам же останется лишь уповать, дабы они не простудились под ледяным потоком, постепенно закаляясь в водовороте дней. Ох, что это я? Совершенно запамятовал поразмыслить над нашим проектом. Хотя, наверное, в нем нет и сантима смысла, у кого, кроме моих товарищей, лихорадочно преданных своему делу, возникнет интерес к подобного рода идеям? А вдруг…»
Раскат грома, внезапно рухнувший с неба, вмиг оборвал цепочку его рассуждений, ошеломив своей силой и неожиданностью. Только теперь в его полуобморочном сознании забрезжил луч реальности окружающего. Широко раскрыв дотоле сонные глаза, он, наконец, заметил темноту, свалившуюся на город из ниоткуда. Трудно различимые за расплывающимися под гнетом дождя стеклами очертания дороги, далеких домов и леса казались вымышленной картинкой стародавнего диафильма, наспех соштопанного из несвязанного сюжета чьих-то размытых воспоминаний. Молния, попеременно сверкавшая с разных сторон, будоражила все его и без того напряженное естество. В ее отсветах мерещились ожившие фантомы, жаждущие одного — мести мирно живущим, и движимые одним тягчайшим пороком — завистью к чужой жизни.
«И чему они только завидуют?» — Промелькнуло в его голове.
Яростно заскрипели тормоза. Прежде чем маршрутку занесло, почувствовался резкий толчок. Какая-то неведомая сила подхватила машину и закружила, словно волчок, на половодье дороги. Всяческие безделушки, примостившиеся в распахнутом бардачке, грудой посыпались в разные стороны. У него перехватило дыхание, смятение захватило его в свои объятия, остро сдавив грудную клетку. Со всех сторон слышались пронзительные возгласы, непослушные руки тщетно пытались ухватиться за любую опору, в то время как само тело пришвартовало к закрытой двери. Секунды, сравнимые с каучуком, неумолимо растягивались, и складывалось ощущение, будто конец этому никогда не настанет. Полное отсутствие мыслей, животный страх, инстинкт самосохранения без масок и прикрас — отличный способ взбодриться утром.
Наконец, под звуки тромбона, безразлично ко всему по-прежнему вырывающиеся из радиоприемника, подошел финал эпопеи. Маршрутка остановилась. Уцепившись за поручень, он попробовал встать, что на этот раз оказалось весьма нелегкой задачей: ушибленная голова пульсировала при малейшем движении, отбивая барабанную дробь в виски и затылок, в онемевшую руку, смягчившую падение накануне, впивались сотни иголок, а размягченные ноги не желали удерживать равновесие. И все же, собрав остатки сил, он встал и, распахнув дверь, выбрался на затопленную дорогу.
Машина стояла посреди пустынного шоссе, вяло подрагивая дворниками на лобовом стекле. Ливневый дождь утих, но жалкие его останки, гонимые шквалистым ледяным ветром, мерзко впивались в кожу, размазывая остатки холодного пота на лбу. Голова продолжала пульсировать, однако глаза, наконец, вновь обрели способность фокусировки. Он окинул взглядом седое небо, дорогу и сиротливые деревья, равнодушно ко всему глядящие