Чтобы успокоить, Крис обнял меня за плечи и прижался губами к моей щеке:
– Это будет испытанием для всех нас. Я знаю. Мы его выдержим. Мы теперь не говорящие куклы, брошенные на пыльный чердак, никто больше не будет командовать нами. Мы взрослые люди, хозяева своей жизни. Пока Барт не достигнет возраста, позволяющего ему вступить в наследование имением, его собственниками будем мы. Мы с тобой – мистер и миссис Кристофер Шеффилд из округа Малин, Калифорния, и никто не будет знать, что мы брат с сестрой. Никто не сможет предположить, что мы прямые потомки Фоксвортов. Все страхи позади. Это как раз наш шанс, Кэти. Здесь, в этом доме, мы сможем позабыть все зло, причиненное нам и нашим детям, особенно Барту. Мы будем править не стальной волей и железной рукой, как Малькольм, а любовью, сочувствием и пониманием.
Оттого, что Крис обнял меня и прижал к себе, я вновь обрела уверенность и опять посмотрела на дом. Теперь он предстал передо мною в новом свете. Он был красив. Ради Барта мы останемся здесь до его двадцатипятилетия, а затем возьмем Синди и втроем улетим на Гавайи – нам всегда хотелось прожить остаток лет возле моря и белых пляжей. Да, мы предполагали, что так будет. Так должно быть. Улыбаясь, я обернулась к Крису:
– Ты прав. Я не боюсь этого дома, не боюсь никаких домов.
Он засмеялся и опустил руку мне на талию, подталкивая меня вперед.
* * *Окончив учебу, мой старший сын Джори улетел в Нью-Йорк к своей бабушке, мадам Марише. Там, в ее балетной труппе он вскоре был замечен критиками и получил первые роли. Его Мелоди, которую он любил с самого детства, тоже упорхнула к нему на восток.
В возрасте двадцати лет мой Джори женился на Мелоди, которая была на год моложе его. Эта пара работала сейчас вместе и боролась за то, чтобы достичь высот в своем искусстве. Они были самой заметной балетной парой в стране. Их танец и координация движений были столь прекрасны и совершенны, как будто они читали мысли друг друга и подавали сигналы блеском глаз. За пять лет они достигли вершины успеха. Каждое их выступление вызывало волну откликов как у критиков, так и у публики. Еще бо́льшую известность принесли им телевизионные выступления.
Мадам Мариша умерла во сне два года назад, она прожила восемьдесят семь лет и работала каждый день до самой смерти.
К семнадцати годам мой второй сын, Барт, из отстающего ученика каким-то чудом превратился в успевающего по всем предметам, одного из лучших в школе. Как раз в это время Джори улетел в Нью-Йорк. Я думаю, именно его отсутствие дало возможность Барту выбраться из своей скорлупы и пробудило в нем интерес к учебе. Два дня назад он окончил Гарвардскую юридическую школу и от имени своего класса произнес прощальную речь.
Мы с Крисом встретились с Джори и Мелоди в Бостоне и все вместе присутствовали в большой аудитории Гарвардской юридической школы на присвоении Барту ученой степени. Только Синди, нашей приемной дочери, не было там. Она гостила у своей лучшей подруги в Южной Каролине. Мне всегда очень больно было осознавать, что Барт так и не перестал завидовать этой девочке и ревновать ее ко мне, хотя она готова была на все, лишь бы заслужить его одобрение; он же ни шагу не сделал ей навстречу. Новую боль причиняла мне теперь проявившаяся у Синди неприязнь к брату – она даже не захотела приехать, чтобы принять участие в его празднике.
– Нет! – кричала она в телефонную трубку. – Не нужно мне его приглашение! Он просто любит пускать пыль в глаза! Пусть перед его фамилией стоит хоть десять степеней, я никогда уже не буду его любить и восхищаться им после всех обид, которые он мне причинил. Объясните все Джори и Мелоди, они меня поймут и не обидятся. А Барту ничего не надо объяснять – он и сам все знает.
Я сидела между Крисом и Джори, слушала и удивлялась тому, что мой сын, такой скрытный, угрюмый и необщительный дома, сумел стать первым в классе и заслужил право сказать прощальные слова.
Его спокойная, бесстрастная речь производила какое-то гипнотическое воздействие. Я посмотрела на Криса: его прямо-таки распирало от гордости. С неловкой усмешкой он повернулся ко мне:
– Поразительно! Кто бы мог подумать? Он просто великолепен, Кэти! Ты гордишься им? Я точно горжусь!
О, конечно! Я очень гордилась триумфом Барта. А еще меня поразило, что там, на подиуме, был совсем другой Барт, не тот, к которому мы привыкли дома. Возможно, именно здесь он чувствовал себя уверенно и нормально. Совершенно нормален – так ведь сказали врачи.
По моим наблюдениям, многие мелкие штрихи в его поведении доказывали, что настолько драматических изменений в его характере и поведении, какие когда-то подозревали врачи, на самом деле и не было. При последнем расставании он мне сказал:
– Мама, ты должна быть там, где я оценен по заслугам. Мне очень важно, чтобы ты была там.
И ни слова о Крисе, хотя тот находился рядом. Имя Криса ему приходилось буквально выдавливать из себя.
– Мы пригласим Джори и его жену и, конечно, Синди.
При имени Синди его лицо исказилось. Мне было совершенно непонятно, как можно относиться с неприязнью к такой хорошенькой и очаровательной девочке, как наша любимая Синди. Я бы не смогла любить ее сильнее, если бы она была плоть от плоти, кровь от крови моей и моего дорогого Кристофера. Как бы то ни было, но с тех пор, как она оказалась у нас двух лет от роду, она стала нашим ребенком, и именно она принадлежала нам обоим, мне и Крису.
Синди исполнилось шестнадцать. Она была более чувственна, чем я в ее возрасте. Но ведь она не жила в такой изоляции от жизни, как я. Свежий воздух и солнце давали ей те жизненные силы, которых не получили в свое время я и разделявшие мое заточение братья и сестра. Хорошее питание, физические упражнения, прогулки на свежем воздухе, достаток… Она имела все самое лучшее. Нам в детстве досталось наихудшее.
* * *Крис спросил, не собираемся ли мы стоять здесь весь день