Само собой, Зиндра давно знала, что к чему между мужчинами и женщинами – у иных ее сверстниц уже дети в колыбельках пищали. Однако пока не думала о женихах всерьез. Но вот Яр – иное дело…
Ой, он что, и вправду сейчас совсем рядом?!
Зиндра помнила, конечно, что в воду она зашла нагая, одежда ее осталась сложенной на берегу, но ведь во время «речного сбора» женской наготы не существует: и воля богов на то, и вековечный обычай повелевает парням ее не замечать… Ведь так?
А потом руки Яра с силой обвили ее крест-накрест, соединив ладони, – и Зиндра усомнилась в том, что правильно понимает обычаи.
Яр отпустил ее почти сразу, но потом они долгие мгновения смотрели друг на друга, и она вдруг поняла, что он сейчас чувствует… Видела себя в его глазах: гибкую, ловкую, грациозную, с задорно разлетевшимися золотистыми волосами… Видела его – ошеломленного упругим прикосновением ее маленьких твердых грудей и запахом ее тела…
У парня задрожали руки, на лбу выступила внезапная испарина. Он вдруг густо покраснел, и Зиндра запоздало почувствовала, что тоже краснеет. А еще странное томление внизу живота – легкое и сладкое, как бывало только во снах…
Ну и что же ей сейчас делать? То ли вцепиться ногтями в лицо наглеца, то ли снова придвинуться вплотную, обнять его – и будь что будет?
– Ты красивая, Искорка… – пробормотал он. И тут же торопливо добавил: – Оденься, а то увидят еще – плохое подумают.
Она послушно выбралась на берег, напялила рубаху, отошла и села на кочку возле корявой ивы. На душе было тепло – сосед назвал ее Искоркой, как в детстве называл отец, ведь «зиндра» – это и есть искра. Не всякая, а только та, что вылетает из-под молота, долго горящая и яркая…
А потом Яр вдруг опять оказался рядом, и его руки снова легли ей на плечи.
– Зиндра! Зиндра, горе мое! – визгливым голосом позвала мачеха. – Где ты шляешься? Рыбу таскать кто будет? Таргитай-предок?!
Девушка торопливо вскочила, кинулась к оставленным на берегу штанам и опоркам… Поздно!
– Ах ты ж, дрянь рыжая! – внезапно появившаяся на берегу Хоа была настроена более чем решительно. – Растелешилась уже! Так и норовит на мужской отросток раньше времени заскочить! А ну, пошел! – Теперь она уже наседала на совсем растерявшегося Яра. – Похоть свою тешить явился? Вот скажу родительнице твоей, пусть тебе завяжет двойным узлом то место, каким думаешь!
В руках женщины вдруг появилась невесть где сломанная хворостина.
– Матушка, не на… – только и успела пискнуть Зиндра, а в следующий миг завизжала уже от боли.
Хоа хлестко стегнула ее, не промахнувшись, хотя Яр попытался закрыть девушку собой.
– Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе!
Мачеха, по всему видно, в этот миг тоже не очень верила в нерушимость правил, установленных богами и предками. Спасибо хоть до Конской Гривы не погнала, но все те дни, пока они были в рыбацком стане, от себя не отпускала, посылала на самую тяжкую работу и всякий раз, видя Яра, грозила кулаком. И трудно сказать, то ли впрямь волновалась за приемную дочь, то ли срывала зло за незадавшееся житье…
Мачеха приходилась сестрой родной матери Зиндры. Когда та умерла, снова желая подарить мужу сына, отец взял в дом ее овдовевшую сестру. А потом погиб под рухнувшими турлучными стенами кузни, когда в очередной раз пытался сковать истинную сталь «вутц». «Вутц» умел делать его учитель, коваль Архиз, знаменитый на всю Степь от Таны до Гелона.
Зиндра невольно всхлипнула.
Отец мечтал о том, чтоб в дом пришли слава и достаток, а там, глядишь, перебрались бы в селение какого-нибудь ксая, потому как везде рады доброму оружейнику. А то и в большой город, такой как Гелон. Да хоть и к йованам: те за хорошие мечи серебром по весу платят. Но в своих попытках нашел лишь смерть.
Еще он мечтал о сыне. Но три братика Зиндры умерли совсем маленькими, а потом мама родила мертвого мальчика и ушла за ним в страну теней… Мачеха же так и не забеременела в новой семье, хотя уже имела двух дочек.
А еще вместе с отцом погиб его помощник, русоволосый и улыбчивый молотобоец Келегаст, которого прочили в мужья Зиндре. И если б не то несчастье, она была бы уже мужней женой и, наверное, носила бы во чреве его ребенка. Но, может быть, с Яром ей повезет наконец?
Только тут Зиндра почувствовала, насколько устала: весь день как-никак рыбу вялила, да еще и гадание словно выпило остаток сил… А, ладно, уж будь что будет!
Устроившись поудобнее, она натянула ветхий войлочный кафтан на голову и свернулась калачиком. Собиралась лишь передохнуть самую малость, но незаметно для себя задремала, а дрема вскоре сменилась сном…
Сон этот был глубок, как бывает глубок сон молодого здорового тела. Потому она не услышала далекого конского топота и криков, остервенелого лая собак, не увидела, как над холмами взметнулось бледное зарево пожара, окрасив кровью воды Дан-Абры…
* * *Наутро Зиндра обнаружила, что проспала все на свете, и, стало быть, никак не миновать ей по меньшей мере крутого разговора с мачехой, а то и жаркой порки. Рука у Хоа была не очень тяжелой, но зато если уж разойдется, то и не знаешь, куда прятаться. Сразу после гадания Зиндра намеревалась бежать домой со всех ног, но теперь торопиться смысла больше не было. Она неспешно собралась и, сполоснув лицо у крошечного родничка, направилась к Конской Гриве.
Вообще-то, Зиндра давно понимала, что вот уже пару лет как превосходит Хоа силой, но отказать мачехе в покорности ей и в голову не приходило. Как можно, пусть она и приемная, но ведь родительница же! Да и родных своих дочерей, Онгу и Рису, она вовсю стережет…
Солнце поднялось уже высоко, туман в ложбинках рассеялся, и густо пропитавшаяся росой трава мочила ветхие постолы. И вся пробуждающаяся степь звенела пересвистом и щебетаньем птиц, жужжанием и стрекотом насекомой мелочи, шелестом листьев и трав. Острые запахи шалфея, донника, полыни наполняли воздух густым медовым духом, так что голова иной раз кружилась, точно и вправду от чаши хмельного меда.
Зиндра и не заметила, как дошла. Встревожилась она уже возле самой деревни.
Все почти так же, как прежде… Вот взгорок, на котором