Раньше, прежде,На днях почти,Стал бы нештоИскать пути?
Есть дорога,Нет — наплевать!Безнадега,Как благодать!
Прочь, заботы!Жми, брат Авось!Для работыИ жизнь — навоз.
…Что же сталосьСо мной на днях?Может, старость,А с нею — страх?
Как от сглазу,Утих весь пыл:Стал я сразуДругим, чем был.
БезутешноПрошу, как грош:Мне надеждуВынь да положь!
Дай, как воздух,Как воду, дай.Дай не вдосталь,Дай не на даль —
Хоть немногоУже брести,БезнадегуМне не снести.
Гр. Бакланову
ТРОФЕЙНЫЙ ФИЛЬМ
Что за бред? Неужели помню четкоСорок лет этот голос и чечетку?Мочи нет — страх опять ползет в середку,Я от страха давнего продрог.До тоски, до отчаянья, до крикаНе желаю назад и на полмига!Не пляши, не ори, молчи, Марика!Ну прошу: заткнись, Марика Рокк!
Провались, всех святых и бога ради!Нагляделся сполна в своей досадеНа роскошные ядра, плечи, статиСо своей безгрешной высоты.Ты поешь, ты чечетничаешь бодро.Дрожь идет по подросткам и по одрам,Длиннонога, стервоза, крутобедра,Но не девушка моей мечты.
Не заманивай в юность — эту поруНе терплю безо всякого разбору,Вся она мне ни по сердцу, ни впору,Костью в горле стала поперек…Там на всех на углах в усах иконы,В городах, в деревнях тайги законы,И молчат в серых ватниках колонны,Но зато поет Марика Рокк.
Крутит задом и бюстом иноземка,Крупнотела, дебела, хоть не немка —Вожделение рейха и застенка —Почему у нас в цене она?Или то, что с экрана нам пропела,Было впрямь восполнением пробела?Или вправду устала, приболелаРаздавившая врага страна?
Ты одно мне по нраву, наше время,Для тебя мне не жаль ни сил, ни рвенья,Только дай мне еще раз уверенья,Что обратных не найдешь дорог.Ты пойми: возвращаться неохотаВ дальний год, где ни проблеска восхода,В темный зал, где одна дана свобода —Зреть раздетую Марику Рокк.
СЛЕПЕЦ
Что такое родина —Город или дом?Много понастроеноВ городе моем.
Здесь не встретишь бедногоСтранного слепца —Офицера белого,Красного спеца.
Он, понурив голову,У Днепра сидел.Сизый с полуголоду,Горбился, сивел.
Выли экскаваторы,Пятилетка шла.Он свое выкладывал,Детство мне круша.
Бред?Несусветная дикость?Полный в мозгу кавардак?..Что ж мне мерещится Диккенс —«Повесть о двух городах»?
(В Сент-Антуанском предместьеТоже плела приговор,Тоже вязала из шерстиСводки на сотни голов.
Злобной волчицей рычала —Сгинула, точно овца…Кто подстрекает начало,Плачет еще до конца.)
Так что с вязаньем помедли,Яростный взгляд опустиИ погребальные петлиРади себя распусти.
Вяжет…А жизнь по привычкеЛадит нехитрый уют:Мимо бегут электрички,Дети и птицы поют.
И о районе не скажешь,Будто похож на Париж…Что ж ты все вяжешь и вяжешь,Что исподлобья глядишь?
ШАХМАТЫ И КИНО
Пешки и короли…Залы, где днем темно…Жизнь мою извелиШахматы и кино.
Что меня к ним влекло?Черта я в них нашел?Шахматы и киноБыли заместо шор.
Пешки и короли,С молодости маня,Зорко подстерегли,Взяли, как западня.
Каждый киносеансБыл как уход в ничто,Был как забыться шансСразу минут на сто…
Шахматы и кино —Скучное бытие…Лучше бы уж вино,Лучше бы уж бабье…
Все-таки те грехиТем хороши хотя б,Что за грехи — стихиДушу вовсю когтят…
Но мне прожить в стихахБыло не суждено:Гнал меня хлипкий страхК шахматам и кино.
…Шахматы и кино —И пустота в душе…Так-то. И никогоНе удивить уже.
Ларе
ТАРУСА
Татары кричали:— Там руса!..—С тех пор и легенда крепка,Что будто отсюда ТарусаПошла — городок и река.
Здесь великолепны ландшафтыИ многие селятся тут,С охотой оставили шахты,Теперь на приволье живут.
Казалось бы, крохотный город,А словно за речкой Орда,Сегодня раздором расколот,Хоть вовсе не езди сюда.
Такое в Тарусе смешеньеРешений, умов и идей,Прожектов, советов и мнений,Что нищ Вавилон перед ней.
…Иные умаются скороИ прочь от осин и полян,И прочь от раздора и спораНаладятся за океан.
Другие, невзгоду осиля,Обугленным духом тверды,Ждать будут явленья России,Какая была до Орды.
И что-то придумают третьи,Четвертые — тут же их в дым!.. —И пятые веско ответятШестым, и седьмым, и восьмым.
…Кто хочет — лови на наживку,Кто может — давай на блесну!..Я тоже долбаю машинку,Но вряд ли кого соблазню.
И вару хватает и жару,И тоже меня б занесло,Да только решать за державуСовсем не мое ремесло.
В остатке двадцатого века,Где на миллиарды расчет,Отдельная жизнь человекаЕдва ли кого привлечет.
…Татары кричали:— Там руса!.. —И стоек легенды угар.Но помню со школы: ТарусаСтояла еще до татар.
Еще не нагрянули гости,А кто-нибудь в мирном годуКорябал свое на бересте:«Жить горько и невмоготу…»
В ПРАЧЕЧНОЙ
Бросила жена? ЕеБросил сам? Сменил жилье?…Гладили вдвоем бельеС ним в стекляшке.Он балдел — заметил я —От шумевшего бабьяИ от вороха белья,И от глажки.
А по виду был ходок,Но совсем не холодок —То ли страх, то ли упрекБыл во взгляде.Может, чудилось ему:Я, старик, его пойму.Объяснить мне, что к чемуБудет кстати.
На подобный разговорЯ его бы расколол.Прежде был и спор и скорНа знакомства:Две рюмахи или триПропустили — говори.А теперь скребет внутриСкорбь изгойства.
Несуразная судьба —Эмиграция в себя;Словно начисто тебяСъела фронда.Вроде ты живой и весьИ душой и телом здесь,А, сдается, что исчезС горизонта.
Потому теперь и впредьНе к чему ломать комедь.И не стал я пить с ним — ведьМы б не спелись.После полусотни граммОн, растерян и упрям,Выдохнул бы: «Пшел к ерам.Отщепенец…»
Так что про житье-бытьеМы молчали, а бельеРасстилали, как бабье,На гладилке.Потому и обошлосьБез мужских горючих слез,Без сочувствий, без угроз.Без бутылки.
ЯБЛОКИ
Бедный дичок загорчил, как досада.Белый налив до сих пор сахарист…Яблоки из монастырского сада,Что же я раньше не рвал вас, не грыз?
Или шатался не больно идейноПо лесостепи, лесам и степи,И, как назло, попадались отдельноЛибо сады, либо монастыри?