И он хочет, по должности, принять над ними начало, но тут появляется Рагнар в синем, как у Чудина, плаще, встаёт у него на пути и говорит:
— Нет здесь тебе дела.
Чудин говорит:
— Видно, ты забыл, варяг, что перед тобой Чудин, начальник княжьей стражи.
— Был таков, — отвечает Рагнар. — Теперь начальник стражи конунга я, Рагнар!
Тогда Чудин в бешенстве, что над ним так шутят, выхватил меч и замахнулся на Рагнара — и вдруг слышит:
— Опусти меч, окаянный!
И он видит на крыльце пресвитера Иллариона, и тот смотрит на него гневным взглядом. Чудин не испугался и гордо отвечает:
— Не было, монах, чтобы я опустил меч, разве что был бы на то княжий указ.
Илларион говорит:
— Мне повелел князь объявить свой указ: уходи! И не будет иного указа тому, кто забывает о княжьей службе, хмелю служа, но не господину своему!
Тогда Чудин вспомнил всё, что было ночью в покоях конунга, и как проспал ночную и утреннюю стражи, и рука его ослабла, и меч сам опустился. А Илларион ещё сказал:
— Много пришлые люди творят безобразий, с них спрос, а с того, кто позорит русское имя, — вдвойне. Изыдь, исчадие ада!
И тут воины бросились на Чудина и вытолкали, как низкого раба, за ворота, и ворота за ним закрылись. Чудин бился в них и сильно колотил кулаками, рубил мечом, но ворота во дворце конунга были сделаны крепко.
Тут появился Феодор-живописец и, видя, что собирается народ, поскорее увёл Чудина. И Чудин тогда заплакал, а Феодор сказал:
— Обоим нам, видно, не найти защиты.
Тогда Чудин говорит:
— Есть нам защита. Пойдём.
И вот они идут к берегу Днепра, к дому, где живёт Харальд. И видят, что у берега стоит ладья и на неё перекинуты сходни, а по сходням варяги катят на ладью бочки, волокут меха, луки и копья, корзины со съестными припасами. Одноглазый Ульв распоряжается погрузкой, а Харальд, печальный, сидит один поодаль и одет как одеваются люди, выступающие в поход.
Харальд увидел Чудина и говорит:
— Не суждено мне посмеяться над тобой. Вот мой меч, плюнь на него три раза. Но только потом отсеки мне этим мечом голову, потому что я не перенесу такого позора.
Чудин говорит:
— Повинную голову меч не сечёт. Лучше, Харальд, помоги мне, как брат, и умилостивь князя в гневе.
— Этого я сделать не могу, — отвечает Харальд. — Лучше мне после вчерашней ночи совсем не видеть конунга.
И он сказал вису:
— Видно, свою погибель Смелый сплетатель песен Сам на себя накликал, Славя осину злата. Жалом пчелы позора Девы мечи ответов Гонят меня из дома — Парус я свой расправил...— И мне, видно, время парус расправлять, — говорит Чудин. — Одна у нас беда, один ответ.
— Охотно возьму тебя, — говорит Харальд, — если это искупит мой должок. Конунг Грикланда зовёт меня на службу.
— По мне, — говорит Чудин, — сейчас хоть в Тьмутаракань.
Тут к ним подбегает Феодор-живописец, который до того стоял поодаль и слушал, о чём говорят Чудин и Харальд, и падает Харальду в ноги:
— Христом Богом прошу, возьми и меня с собой, Харальд!
Харальд спрашивает:
— Что за человек?
— Это Феодор-живописец, — отвечает Чудин, — тож горемыка.
Харальд оглядел тщедушного Феодора и спрашивает:
— А какая от него будет польза?
Феодор говорит:
— Я напишу на твоём парусе льва или орла, чтобы все знали, как могуч Харальд.
— Пусть едет, — махнул рукой Харальд, — много места не займёт.
Тогда Феодор целует Харальду полу плаща и бросается помогать варягам, грузившим корабль, чтобы все видели, что он не даром ест хлеб, и пока больше не будет о нём речи.
Ярислейв-конунг и Ингигерд смотрят в окно из верхних покоев дворца и видят на реке парус ладьи, стоящей у берега, и Ингигерд говорит мужу:
— Не мужчина будешь и не конунг, если не вернёшь Харальда и варягов.
Ярислейв, как бы её не слыша, говорит:
— Эх, будь я помоложе, и сам бы поплавал, мир поглядел и себя показал.
— Лучше бы, — говорит Ингигерд мужу, — помог Харальду дружиной и деньгами вернуть престол.
Тогда Ярислейв говорит:
— Тебе Харальд по крови сородич, а мне даже по оружию не брат, разве что по застолью товарищ. Что я о нём знаю, кому помогать буду?
— Ярл Эймунд тебе тоже был неведом, — говорит Ингигерд. — Но ты не пожалел денег, когда он с дружиной взялся помочь тебе прогнать Святополка Окаянного из Кенугарда!
Ярислейв говорит:
— Кенугард — по-вашему, а по-нашему — Киев.
Ингигерд, видя, что муж не хочет этого разговора, отвечает сердито:
— Не любишь варягов, хоть они столько сделали тебе добра. Уж не ты ли научил Эллисив сказать Харальду обидные слова?
Конунг смотрит на жену и говорит:
— Елизаветой зовут твою дочь, Елизаветой!
Ингигерд вспыхнула от гнева и ушла и конунгу больше ничего не сказала.
И вот видят Харальд и варяги, что с высокого берега к тому месту, где стоит ладья, спускаются несколько человек на конях, и Харальд узнает Ингигерд и с ней Рагнара и воинов.
Ингигерд останавливает коня и обращается к Харальду:
— Не спеши с отъездом, Харальд. Конунг не в обиде на тебя.
Харальд, усмехнувшись, отвечает:
— За это конунгу спасибо. Но ладья уже снаряжена. Плохая это примета — опускать парус.
Ингигерд говорит:
— А людям твоим будут платить сполна, я обещаю.
— За это тебе спасибо, — отвечает Харальд. — Но люди заскучали в Гардах, а без дела что за воин? Даже девушка может унизить его.
Тогда Ингигерд говорит:
— Эллисив возьмёт свои слова обратно, не ею они сказаны.
И тут воины, сопровождающие Ингигерд, расступаются по её знаку, и Харальд видит Эллисив на белом жеребце, прекрасную, как утренняя заря, и кроткую, как голубка.
Стало тихо на берегу, и Харальд, одолев волнение, спрашивает:
— Правда ли это, Эллисив?
Эллисив отвечает, потупив глаза:
— Конечно, Харальд.
Все зашептались, удивлённые, а Чудин едва не свалился за борт ладьи от такого ответа, а Эллисив продолжает кротко:
— Я ведь своим словам хозяйка! Старые возьму, новые скажу.
Харальд говорит:
— Видно, они будут не хуже старых?
Эллисив говорит:
— От добра добра не ищут.
Харальд говорит:
— Каким же добром ты меня наградишь на прощание?
— Наградила бы,