Увы, — проговорила она, роняя вязание, — вы ведь знаете: я умерла ещё тогда… Она закрыла лицо руками, и плечи её затряслись от рыданий.
Простите меня, — Колдер почти подбежал к ней и опустился у кресла. — Простите… Я не должен был…
У него сводило пальцы от желания обнять, укрыть от всех бед, утешить, убаюкать…
О нет, Колдер, вы не виноваты, — Мифэнви подняла на него глаза цвета умытого дождём неба, и у мужчины перехватило дыхание. — Я знаю, все ваши действия и слова продиктованы заботой обо мне. Право же, — порывисто сжав его руку, сказала она, — я ничем не заслужила такого друга, как вы.
И он позволил себе прижаться губами к голубой жилке на её запястье. Невесомо. Ожидания немедленного наказания за дерзость. Но Мифэнви лишь улыбнулась, чуть — чуть обнажив белоснежные, но неровные острые зубы.
Вы заслуживаете куда большего! Ведь благодаря вам в Глоум Хилле появились цветы, — прошептал он.
Вы говорите так, будто я — цветочная фея!
Во всяком случае — очень похожи. Вся в пыльце.
Ещё никто не называл так мои веснушки.
Значит, я хоть в чём-то — первооткрыватель.
Колдер лукаво подмигнул, и Мифэнви тихо рассмеялась. А солнце, запутавшись в её рыжеватых кудряшках, упрямо нежелавших лежать в строгом вдовьем пучке, и, окрасив их ярким золотом, будто подтвердило её неземное происхождение. Отсмеявшись, она вернулась к рукоделью, а он, встав, снова занялся почтой.
А вот вы и ошиблись, что никто не станет вам писать. Тут письмо на ваше имя. И пресолидное, — Колдер протянул ей ванильно — розовый конверт с гигантской печатью.
Ох, это от батюшки! Такая печать может быть только у него… — Мифэнви смутилась. — Мне, право, стыдно за эту склонность отца к столь театральным жестам.
Она поспешила вскочить, чтобы скорее взять письмо, но запуталась в пледе и, ахнув, полетела вперед.
Колдер подхватил её, и оба замерли. Сердца их колотились бешено и в унисон. И они не могли отвести взглядов друг от друга.
Наконец, Мифэнви, густо покраснев, аккуратно высвободилась из объятий деверя, встала и вынула из его безвольных пальцев злосчастный конверт.
Она читала, а Колдер любовался ею, стоящей в косой полосе солнца: даже в этом глухом черном платье она была краше всех разодетых принцесс.
Мифэнви вскрикнула, пошатнулась и письмо, по круговой, спикировало на пол. В этот раз подхватывать её не пришлось — она намертво впилась побелевшими пальцами в спинку кресла.
Батюшка болен… — промолвила тихо, прижав сложенную ладонь к груди и опустив голову, — умирает… — уже совсем тихо проговорила она, и, как подкошенная, рухнула вниз, тоненько заскулив.
Теперь Колдер не раздумывал — бросился к ней, опустился рядом, обнял и прошептал, баюкая:
Не отчаивайтесь. Будем верить в чудо. Но выезжайте немедленно! Я распоряжусь об экипаже.
Он дёрнулся, намереваясь встать, но она не позволила ему уйти, как ребенок, схватилась за ворот сюртука и замотала головой.
Нет. Одна не поеду. Если что-то случится — не выдержу.
Он сглотнул, отгоняя даже мысль о подобном исходе, и, взяв её за руку, заверил:
Вы не будете одна. Я еду с вами.
Благода… — Мифэнви осеклась на полуслове, и Колдер, проследив за её взглядом, заметил, что внимание невестки привлекла записка, выскочившая из того же конверта. Мифэнви вытащила послание и принялась читать. Постепенно тучи печали, сошедшие, было, на её нежное лицо, разорвала улыбка. — Это Мыш. Он пишет, чтобы я не вздумала срываться с места, потому что батюшка, цитирую: «… что-то задумал и чудит…». Мыш пообещал держать меня в курсе и сообщить, когда дело действительно станет плохо. Так он пишет…
Прескверно пишет, надо признать, — проговорил Колдер, поднимаясь, отряхивая брюки и протягивая руку, чтобы помочь подняться ей. — И кто он вообще такой, этот Мыш?
Мифэнви вернулась в кресло и, усевшись, позволила себе расслабиться:
Мыш — правая рука моего отца, а заодно — его мозги. Он и начальник стражи, и первый советник, и канцлер… Да легче сказать, кем он не является. На самом деле, его зовут Глейн Нотенгейм, и не будь его при дворе, батюшка давно спустил бы весь бюджет Лланруста на балы и фейерверки.
Но почему вы зовёте столь почтенного человека странным и обидным, на мой взгляд, прозвищем? — Колдер поморщился, давая понять, как он относиться к такого рода шуткам.
Не думаю, что Глейна можно назвать почтенным. Он такой худой и несуразный, и где-то ваших лет, — продолжила она всё в том же весёлом приподнятом расположении духа, — и ещё он альбинос, притом — с красными глазами! На мышь похож. Потому его так все и зовут. Кажется, в Лланрусте мало кто помнит его настоящее имя. Да он и сам себе так же именует. Так что — никаких обид.
Должно быть, мне никогда не вникнуть в политическое устройство Лланруста, — проговорил Колдер, хмыкнув и вновь зашуршав бумагами. — Мышь — царедворец! Что может быть хуже и уморительней?
Но вопрос так и остался без ответа. Едва Мифэнви открыла рот, дабы возразить ему, как была бесцеремонно прервана — в гостиную вбежала горничная, крича:
Милорд, милорд, там! — запыхавшись от бега, говорила она торопливо, проглатывая слова.
Итак, Мэрион, что же такое стряслось, что вы ворвались сюда без стука и разрешения? — вкрадчивым тоном поинтересовался Грэнвилл, складывая руки на груди и принимая невозмутимый вид. И надо признать, учитывая его рост и ширину плеч, зрелище получилось впечатляющим.
Девушка вся затряслась и окончательно растеряла слова. Кое-как ей удалось выпалить:
Там эта леди… В розовых рюшках… Говорит: ваша кузина. И вы должны её спасти…
Кузина! — его голос зазвенел от гнева и возмущения. — В жизни не слышал ни о каких кузинах! Тем более — в розовых рюшках!
Она утверждает, что её имя — Грэнвилл! Что же мне теперь ей передать?
Ничего. Останься здесь, с миледи. А я спущусь и выгоню эту самозванку прочь.
О нет, Колдер, я вам не позволю, — решимость на нежном лице Мифэнви говорила о том, что она от своего не отступит. — Вдруг бедная девушка и впрямь нуждается в помощи! Мы не можем бросить её! Пол бы так никогда не сделал!
Ах да, конечно! Пол! Наш святой Пол! Заступник сирых и убогих! — яростно прогрохотал Колдер.
Какой же вы! Какой вы… несносный! — задохнулась Мифэнви и, развернувшись на каблуках, подхватила под руку Мэрион, направляясь к двери.
* * *Миледи, — оказавшись на безопасном расстоянии от хозяина, Мэрион осмелела, — как вы не боитесь! Он же ни дать ни взять Дракула: худой, бледный, вечно в черном. И весь такой: уууу! я иду пить твою кровь!
Да бросите вы, дорогая Мэрион, — расстроено проговорила Мифэнви, — Колдер — прекрасный человек. Только очень одинокий. А ещё — вечно переживает за всех. Тут любой станет