Нет, — Мэрион покачала головой. — Вы пленница. Он зачаровал вас и держит здесь в своём замке. Ждёт, когда зачахнете. А потом он на вас женится. Вас — вы уж простите, но это правда! — все так и называют: мёртвая невеста.
Господи, Мэрион, что за суеверия?
Предрассудки возмущали Мифэнви. Подумать только: уже между городами ходят поезда, летают по небу дирижабли, есть телеграф и газовые лампы, а люди продолжают верить в разные глупости! И не совестно!
За таким разговором они и спустились в холл. И тут Мифэнви почти ослепла от розового всполоха, что тут же метнулся к ней.
Кузина! Кузина! Ты истинный ангел!
Гостья сжала её ладони в своих и затрясла. Мифэнви стояла на последней ступеньке, и поэтому казалась выше незваной посетительницы. Это позволяло ей выглядеть несколько покровительственно и рассмотреть свалившую, как снег на голову, родственницу. Обладательница невероятного розового платья была ослепительно красива: огромные голубые глаза, золотые локоны, тонкий нос, алые губы, фарфоровая кожа, высокая грудь и тоненькая талия. Казалось, в ней нет ни одного изъяна.
Мифэнви сразу почувствовала себя блёклой и старой, истинной вдовой.
Я тоже рада видеть вас, уважаемая кузина, — церемонно, как и полагается взрослым женщинам, проговорила она, сделав книксен, — но, к моему глубочайшему сожалению, мы ещё не представлены друг другу.
Ой — ёй — ёй, кузина, к чему все эти россказни и чинный голос?! Я — Латоя Грэнвилл, можно просто Ти. А ты Мифэнви? Пол рассказывал о тебе. Я стану звать тебя Мейв.
Или вы будете назвать хозяйку этого замка полным именем и добавлять «миледи», или вылетите туда, откуда явились.
От холода в голосе Колдера, явившегося следом за ними, у Мифэнви волоски на затылке зашевелись — три года назад ей в этом доме оказали столь же недружелюбный приём. Но пока она собиралась с мыслями, подбирая слова, чтобы погасить неизбежный конфликт, Латоя пронеслась мимо неё, подобно урагану, и с воплем: «Колди» бросилась на шею человеку, которого даже самые верные слуги считали прислужником тьмы.
Мэрион даже попятилась, бормоча молитвы, а Мифэнви на всякий случай зажмурилась.
Однако ожидаемого смертоубийства не последовало: Колдер лишь, поморщившись, оторвал от себя любвеобильную родственницу и спокойно поставил её на пол.
Всё-таки я бы предпочёл, чтобы вы выражали радость менее бурно и не сокращали моё имя. И ещё — у нас принято предупреждать о визитах заранее: в замке, знаете ли, нет гостевых комнат, безэмоционально отчеканил он.
Не будь букой, Колди, — проигнорировав всё вышеизложенное, надулась Латоя. — И я ни за что не поверю, что в таком огромном замке не найдётся комнаты для меня, — и невинно похлопала длиннющими ресницами.
Где вы росли? Что за ужасные речь и манеры? Я вовсе не уверен, можно ли вас пускать дальше порога: вы же весь Глоум Хилл заразите своей розовой чепухой, — смахивая незримые пылинки с безупречного сюртука и отодвигаясь подальше от взбалмошной девицы, холодно проговорил Колдер. — И в замке действительно нет лишних комнат.
Мифэнви, испугавшаяся, было, что слишком бурное проявление чувств со стороны Латои приведет к буре, взбодрилась. В ней вновь проснулась та озорная девчонка, которая три года назад встретилась лицом к лицу с угрюмым хозяином Глоум Хилла. Будь она нынешней, разве выдержала бы тогда? Прав был Колдер — цветы здесь вянут…
Да уж, этот замок умеет пить соки!
Не злитесь, Колдер, и будьте вежливым с гостьей, — строго сказала она. — Тем более, Латоя вполне может занять мою комнату — мне настолько большая не нужна. Там есть ванная и камин.
Колдер недобро прищурился.
Что ж, если вам плевать на своё здоровье, то я умываю руки, — спокойно сказал он, хотя в тёмных глазах его полыхала ярость. — Но попробуйте мне только кашлянуть — я выгоню вас прочь. И я не шучу. Приятного вам дня и разрешите откланяться.
С этими словами он крутнулся на месте, мазнув воздух полой черного сюртука, и удалился с оскорблённым видом. И тогда обе леди взялись за руки.
Не бойся его, — миролюбиво произнесла Мифэнви, отказываясь от официального тона. — И можешь сколько угодно называть меня Мейв. Идём, я тебе всё покажу.
Мифэнви жалела об одном: Латое не с чем сравнивать, а значит, она не увидит, как изменился Глоум Хилл за прошедшие годы. Можно сказать, он стал живым памятником Полу… И те, кто свято исполнял этот долг памяти, не жалели усилий, чтобы столь любимая им обитель хорошела и процветала… И всё-таки Мифэнви решила постараться обрисовать новой родственнице случившиеся изменения.
Только представь, — начала она, взяв Латою под руку и увлекая по лестнице, — когда я приехала сюда с Полом, здесь кругом была пыль, пыль, словно никто не жил. И занавесок не было… И цветов…
Неужели совсем ничего! — ахнула Латоя.
Совсем, — подтвердила Мифэнви, — только серые, небеленые, стены и рояль. Рояль я запомнила хорошо. Он стоял в отдельной круглой комнате и был великолепен.
Ты играешь? — Латоя едва не скакала от восторга.
Раньше играла. Теперь нет. Что-то умерло во мне, когда погиб Пол. Знаешь, на самом деле я ненавижу цветы. Просто сажаю их… Наверное, для Колдера… И чтобы себе самой доказать, что у меня ещё есть душа…
Да, печально у вас тут. Что же вы так и сидите с книгами и разговорами. И балов не даёте?
Какие уж тут балы! У меня был такой нервный срыв, что я полтора года в постели провела. Совсем жить не хотелось. Если бы не Колдер…
Она вздохнула и затихла. К тому времени они достигли комнаты, и Мифэнви повела рукой:
Располагайся.
А ты?
Переберусь в старую комнату Пола.
И тебе не страшно? Вдруг он… ну… появится, — загробным голосом произнесла Латоя.
Я не верю в призраков, — Мифэнви резко пресекла её попытку удариться в мистику. — А потом, даже если он и появится передо мной, буду только рада: уже начинаю забывать его черты.
Вот мрак-то!
Что ты имеешь в виду?
Да всё ваше! Я хорошо помню Пола. Последний раз он был таким счастливым. Всё о тебе рассказывал. И о Колди. Как будет вас знакомить. Мы тогда посмеялись вдоволь. А потом мы уехали — маман разболелась и торопилась на воды. Приезжаем — а тут!
Мифэнви стиснула зубы и сжала кулаки: она не будет плакать перед этой розовой и беспечной девчонкой. Ни за что.
Извини, тебе надо отдохнуть с дороги, — сказала леди Грэнвилл, отвернувшись. Чуть поклонилась и юркнула за дверь. Мчалась, не разбирая дороги, до самой комнаты Пола, а там рухнула на кровать, и, вцепившись в покрывало, разревелась, как не ревела давно. Колотила, рвала волосы и выла, тоненько и протяжно, как раненая собачонка.
Пол! Любимый! Почему ты?! Почему? Тяжело хоронить себя заживо в