— Понятно, почему они не высовываются.
— Разумеется, их клиенты тоже хотят сохранить тайну, ведь самоубийства считаются стыдным поступком. Как аборт. Клиники, которые делают аборты, ничего противозаконного не совершают, но на вывеске у них это не написано.
— И правда.
— И естественно, в основе бизнеса — секретность и стыд. Клиенты готовы выложить крупные суммы за то, чтобы умереть без физических и психических страданий и неожиданно, насколько это вообще возможно. Но главное, все произойдет так, чтобы ни семья, ни друзья, ни окружающие даже не заподозрили самоубийство.
— И как это происходит?
— Тебе этого, разумеется, не скажут — только то, что существует бесчисленное количество способов и что это случится в течение трех недель с момента подписания контракта. Примеров тоже не приводят, иначе мы — осознанно или нет — станем избегать определенных ситуаций, что вызовет совершенно ненужный и сильный страх. Единственное, о чем нам сообщают: это будет абсолютно безболезненно, и мы даже не поймем, что это вот-вот случится.
— Понимаю, кому-то, наверное, важно скрыть факт самоубийства, но тебе-то это зачем? Разве это, напротив, не способ отомстить?
— То есть Роберту и Мелиссе?
— Если ты умрешь и будет абсолютно ясно, что это самоубийство, придет не только стыд, но и чувство вины. Роберт и Мелисса начнут обвинять не только себя, но и друг друга — в той или иной степени сознательно. Это же сплошь и рядом. Ты видела, например, статистику разводов пар, у которых ребенок покончил с собой? А процент самоубийств родителей?
Ты всего лишь на меня посмотрела.
— Извини, — сказал я, почувствовав, что слегка покраснел. — Я приписываю тебе жажду мести лишь потому, что уверен: сам я на твоем месте чувствовал бы себя именно так.
— Думаешь, Шон, ты себя в дурном свете выставляешь?
— Да.
Ты сухо и горько рассмеялась.
— Все нормально — естественно, я хочу отомстить. Но ты Роберта с Мелиссой не знаешь. Если бы я совершила суицид и оставила родным письмо, в котором обвинила бы Роберта в неверности, он, естественно, стал бы все отрицать. Мол, я от депрессии лечилась, ну или что-нибудь в таком духе, а в последние дни у меня еще и паранойя развилась. Они с Мелиссой были очень осмотрительны, — наверное, про них никто и не знает. Готова поспорить, что полгода после моих похорон она бы для виду повстречалась с каким-нибудь финансистом из окружения Роберта. Они все на нее слюни пускают, но она всегда умудряется оставить их с носом — она же динамщица. А потом они с Робертом наконец объявят, что они пара, и объяснят, что свело их общее горе.
— Так, похоже, ты еще больший мизантроп, чем я.
— Это точно. А вот от чего меня и правда воротит, так это оттого, что в глубине души Роберт почувствует и некую гордость.
— Гордость?
— Из-за того, что женщина не смогла жить по причине, что он достался не ей одной. В таком свете он это увидит. И Мелисса тоже. Благодаря моему самоубийству он сам еще больше поднимется в цене, а они в итоге станут счастливее.
— Ты так считаешь?
— Да. Слышал про теорию Рене Жирара о миметическом желании?
— Нет.
— По теории Жирара, если не брать в расчет удовлетворение базовых потребностей, мы не знаем, чего хотим. И мы подражаем окружающим — ценим то, что ценят другие. Если в твоем окружении принято считать Мика Джаггера сексуальным, то в итоге и ты на него западешь, хоть изначально тебе он казался мерзким. Если я своим самоубийством подниму Роберту цену, Мелиссе он станет еще нужнее — и вместе они будут еще счастливее.
— Ясно. А если покажется, что ты умерла в результате несчастного случая, ну, или по естественным причинам?
— Тогда эффект окажется противоположным. Я стану жертвой случайного стечения обстоятельств или судьбы. И Роберт будет по-другому думать о моей смерти и обо мне самой как о человеке. Медленно, но верно я приобрету статус святой. В тот день, когда Мелисса начнет бесить Роберта — а она начнет, — он будет вспоминать обо мне только хорошее и скучать по тому, что было. Два дня назад я отправила ему письмо — написала, что ухожу от него, потому что мне нужна свобода.
— Получается, он не знает, что ты в курсе про измену с Мелиссой?
— Я прочитала у него в телефоне всю их переписку, но никому ни слова не сказала — до этого момента.
— А какой смысл писать письмо?
— Поначалу он испытает облегчение — ему же уходить не придется. Сэкономит на бракоразводном процессе, а заодно со стороны будет казаться хорошим парнем, хоть вскоре и сойдется с Мелиссой. Но письмо посеет в нем мысль — и со временем семена прорастут. Да, я от него ушла ради свободы. А еще потому, что наверняка знала: возможно, я встречу кого-то получше, чем он. Да, а может быть, кто-то появился еще до моего ухода. И как только Роберт начнет так думать…
— …теория миметического желания окажется на твоей стороне. Поэтому ты обратилась в фирму, которая организовывает самоубийства.
Ты пожала плечами.
— Так каков же процент разводов среди пар, чьи дети покончили с собой?
— Что?
— И кто из родителей сам сводит счеты с жизнью? Матери, да?
— Ну, так, — ответил я и воззрился на спинку переднего кресла.
Но я знал, что ты не сводишь с меня взгляда, ожидая более развернутого ответа. Спасли меня два низких широких стакана, как по волшебству появившиеся из темноты и опустившиеся между нами на подлокотник.
Я покашлял.
— Разве это не невыносимо — так долго ждать? Просыпаться каждое утро с мыслью о том, что, может быть, сегодня тебя убьют.
Ты помедлила — не хотела так просто меня отпускать. Но в итоге ответила:
— Нет — если мысль о том, что сегодня меня, может быть, не убьют, кажется намного хуже. Хоть нас, естественно, время от времени накрывает страх смерти и непрошеный инстинкт самосохранения, бояться умереть не хуже, чем бояться жить. Ты, как психолог, естественно, об