Читать «Особый район»

Все началось с того, что в середине июня сначала бесследно исчезло целое якутское село, а вслед за этим потянулась цепь других невероятных событий, полностью изменивших для нескольких сотен людей привычный мир.

В один жаркий солнечный день женщины поселка Красноармеец организовали троих мужчин из тех, у кого был в этот день выходной и кому можно было доверить такое ответственное дело, в плавание к якутам за сметаной. В поселке золотодобытчиков имелась своя небольшая ферма, но живности было немного, и молока хватало только для самых маленьких. А свежей сметаны хотелось всем. Вот тут и выручал расположенный вниз по реке, по местным меркам — рукой подать, всего в семидесяти километрах, якутский совхоз. Правда, после того как Советы ушли в историю, он стал называться как-то по-другому, но для жителей Красноармейца так и остался совхозом. Якуты держали большое молочное стадо, и у них всегда можно было разжиться свежими продуктами. Правда, стоили они недешево, зато молоко больше походило на сливки, а сметану, удивительно вкусную, можно было резать ножом.

Другого пути, кроме как по реке, к якутам не было (разве только воздушный, на вертолете, но его из-за дороговизны не стоит и упоминать). Поэтому, получив от женщин деньги и заручившись разрешением директора, мужики погрузили на приисковый катер порожние молочные фляги и отправились в дорогу. Взяли с собой и ружья, не без того. Вдруг увидят на склонах горных баранов? Не отпускать же их гулять безнаказанно! Говорят, правда, что бараны эти записаны в Красную книгу, да кого это волнует? Уж больно у них мясо вкусное. Особенно, если барашек молодой…

Водки в дорогу им, конечно, не дали. Когда, мол, вернетесь, тогда и будет. Смешные эти женщины… Тоже, нашли дураков! На такую прогулку, да не взять с собой? Ну и пусть, что в магазине спиртного нет, что в промывочный сезон директор разрешал продавать его только в строго определенные дни. Разве это помеха? Колька Евтушенко вчера выгнал семь литров, так что привал устроили на первом же удобном плесе. Спешить было некуда, ночь в июне в этих краях начинается только в три часа и заканчивается в четыре, а еще и полдень не наступил, поэтому они при любом раскладе успевали смотаться туда и обратно. Выпили, поговорили о жизни и отправились дальше. Мягко урчал японский мотор, проносились мимо сопки и прижимы — вниз по реке, это не вверх, к скорости катера добавляется скорость течения, а это еще примерно пятнадцать километров в час. Так что шли с ветерком. Не останавливаясь, проскочили мимо поселка Хатагай-Хая, где работала большая старательская артель. До цели, якутского поселка Тоболях, оставалось всего ничего, около тридцати километров.

Вот тут и началось. Сидевший у штурвала Дима Парамонов вдруг почувствовал, что катер без всякого разворота идет не по течению, а совсем даже наоборот. А Валера Седых, знавший окрестности, как комнату в своем доме, заорал: «Мужики, я ни хрена не понял, мы же обратно плывем!»

Дима причалил к берегу, и все трое с изумлением узнали это место — устье речки Иньяри, которое они давно прошли.

— Дим, ну ты даешь! — расхохотался Колька. — Выпили вроде всего ничего, а ты такое учудил, не заметил, как развернулся! Ну, все, давайте еще по сто пятьдесят, и дальше я поведу.

Врезали еще по стакану, Евтушенко сел за штурвал, и экспедиция продолжилась. Снова проскочили Хатагай-Хаю, Колька, посвистывая, уверенно вел катер, и вдруг…

— Говно вам сосать через тряпочку, а не водку пить! — возмущению Валеры Седых не было предела, потому что за поворотом реки опять показалось устье Иньяри. — Два раза на одни и те же грабли…

Он прогнал Кольку из-за штурвала и взял управление в собственные руки. Но все повторилось в той же последовательности. Резко протрезвевшие мужики даже уловили момент, когда в глазах что-то крутнулось, течение реки поменяло направление, и мотор взвыл, преодолевая напор встречной воды. А через несколько минут снова показалось устье Иньяри…

— Мужики, ничего не понимаю, — виновато произнес Валера. — Ну, никак не мог я развернуться! Да еще так, чтобы никто не заметил!

— Ага, понял, кому чего сосать! — злорадно заметил Дима. — Тоже, самый умный нашелся!

— Ладно вам собачиться! — урезонил друзей Колька Евтушенко. — Тут надо разобраться. Не может же быть, чтобы мы от такой дозы так все сразу окосели, чтобы три раза подряд назад повернуть!

Посовещавшись, решили, что за штурвал снова сядет Валера, а Колька с Димой будут, не отрываясь, следить за местностью. И снова произошло то же самое — неуловимый промельк в глазах, поворот течения вспять, и вскоре перед ними опять возникло злосчастное устье Иньяри.

Еще два раза они пытались штурмовать реку, пока Кольке не пришла в голову здравая мысль:

— Хорош, мужики! Еще несколько раз, и у нас не хватит бензина домой вернуться!

В поселке трое друзей, с трудом отбившись от насевших на них женщин, двинулись прямо к директору, понимая, что такое странное происшествие — дело не их ума и должно быть вынесено на высший уровень. Перебивая друг друга, они бессвязно выложили директору все, что случилось сегодня с ними. И до чего же обидно стало им, когда директор, подойдя вплотную и втянув носом воздух, сказал негодующе:

— Ну, не ожидал я от вас такого, мужики! Могли бы и попроще чего придумать, скажем, мотор заглох или искра в воду ушла! А то нажрались, проспали где-то, а теперь по ушам трете!

— Петрович, гадом буду, не врем мы! — глядя прямо в глаза директору, сказал Валера Седых. — Не веришь, сплавай сам, убедишься.

Валера был единственным человеком в поселке, который осмеливался обращаться к всесильному директору на «ты», потому что, во-первых, они были одноклассниками, а во-вторых, их деды в числе первопроходцев вместе основали этот поселок. Дед Незванова, нынешнего директора, был начальником геологической партии в системе «Дальстроя», отец его ушел на пенсию с должности директора золотодобывающего горно-обогатительного комбината. Внука, Ивана Петровича Незванова, в двадцать семь лет назначили директором прииска, он уже два года командовал Красноармейцем, и никто не сомневался, что со временем он пойдет еще дальше, чем вышедший на пенсию родитель.

Дед Валеры, зэка Федор Седых, бывший старшина разведроты, в сорок третьем сдуру попал в плен, в сорок пятом