Читать «Ютланд, брат Придона»

Стена деревьев распахнулась, как полог шатра, и пропала за спиной. Конь выметнулся навстречу ветру в выжженную жарким летом степь, справа и слева в топоте копыт заскользил безграничный простор родной Артании, в небе все то же сухое и колючее солнце, а далеко впереди гордо вздымаются стены родной Арсы.

Ютлан наклонился к конской гриве, Алац понял и с галопа перешел в стремительный карьер, обогнав хорта. Тот захрипел от обиды, прижал уши к спине и ринулся такими частыми скачками, что поравнялся и шел ноздря в ноздрю, пока не пришлось сбросить скорость перед воротами стольного града.

Стражи проводили взглядами не мальчишку в седле, а волочащуюся за конем на длинной веревке добычу: гигантского кабана. Один покачал головой, другой сплюнул вслед.

Они с грохотом пронеслись по широким улицам, Алац дорогу помнит, остановился перед величественным теремом из толстых бревен – в Куявии такие называют дворцами, – требовательно заржал и топнул копытом.

На крыльцо медленно вышел высокий худой старик в наброшенной на голые плечи шкуре барса. Ветерок шевелит коротко подрезанные снежно-белые волосы и бороду, кожа на лице прокаленная солнцем, морозами и ветрами, плечи и грудь широки, живот почти прилип к спине, толстые руки свисают чуть ли не до колен. Еще на нем, как помнит Ютлан из почтительного перешептывания молодых воинов, больше шрамов, чем на многих бывалых воинах…

Старик приложил ладонь козырьком к глазам, защищая их от солнца, совсем не старческие глаза внимательно смотрели на подростка, худого, прокаленного зноем, всегда напряженного, как струна. Вот только как бы ни прожаривался на солнце, становясь с головы до ног коричневым, а то и вовсе как обугленная головешка, но руки от локтей и до кончиков пальцев всегда белокожие, как часть его матери, Пореи Солнцерукой, у которой белыми были до плеч.

Но только руки Ютлана не дают света, как получалось у его матери.

Конь заржал еще раз и застыл, будто вырезанный из дерева, а хорт, едва тот прекратил бег, сразу же лег и замер, такой же неподвижный, будто и не живой. Раньше такое не успокаивало, а пугало: пес должен везде бегать, всюду совать нос, все обнюхивать, выпрашивать лакомый кусочек, вилять хвостом, на кого-то рычать, к кому-то ластиться, а этот всегда безразличен и делает только то, что велит этот звереныш в седле…

Конь и пес худые, поджарые, черные настолько, что, казалось, их шерсть горит черным огнем. У Алаца даже копыта угольно-черные, а когда ржет, что бывает крайне редко, страшно смотреть на черные зубы, длинные и острые, как у волка. Хорт с подтянутым животом выглядит вечно голодающим, ребра резко выпирают под тонкой кожей.

Ютлан покинул седло, высокий и широкий в плечах подросток, но с плоской грудью и руками, что кажутся чересчур длинными из-за худобы.

– Здравствуйте, дядя Рокош, – сказал он почтительно звонким и детским еще голосом, хотя Рокош, конечно, не дядя и даже не дед, а прадед, – я поймал что-то новое…

– Поймал? – переспросил Рокош.

Ютлан с хмурым видом развел руками.

– Слишком уж брыкалось. Пришлось удавить.

Он отвязал веревку от седла, Рокош, кряхтя, сошел с крыльца и внимательно оглядел добычу. Брови приподнялись, на лбу появились глубокие складки. Молодой, но гигантских размеров кабан, жуткое порождение Лихих Земель, каким-то образом добрался по лесам, оврагам и балкам почти до самой Арсы. Слишком огромный, в сравнении с обычными лесными, злобный, и хотя такой еще не может бахвалиться чудовищными бивнями, как его старшие сородичи, но так же, как и они, в состоянии сбить с ног взрослого мужчину и растерзать даже нынешними клыками.

Конечно, в Лихих Землях на них охотятся успешно, партии охотников всегда возвращаются с добычей. Особо отважные ходят на таких и в одиночку. Мясо прекрасное, шкура годится хоть на сапоги, хоть на обивку щитов, но Ютлан все-таки подросток… и безоружен.

Ютлан исподлобья взглянул на Рокоша, торопливо снял с седла мешок и вытряхнул на землю с десяток голов гигантских муравьев, каждая размером с крупную репу, и аккуратно срезанные усики гигантской осы, больше похожие на крылья совы.

– Это тоже там, – сказал он кратко. – Раньше не видел.

Рокош вздохнул, еще не зная, как сказать парнишке, что в одиночку с такими созданиями встречаться очень опасно, всегда нужно, чтобы кто-то прикрывал спину.

– Ос опасайся, – предупредил он. – Может быть, тебе просто повезло. Они раньше жили в горах, а теперь вот почему-то спустились и уже нападают на людей… Как и эти муравьи. Тоже с гор… Не знаю, что заставило явиться в долины, где люди.

Ютлан кивнул.

– Муравьев я люблю. Как они дерутся, как строят!.. А еще у них такой воинский порядок! И трудятся все до единого…

– Воинственны, – сказал Рокош, – как мы, артане. И умеют собираться в отряды, чтобы нападать вместе.

– Вот-вот!

– Мне они тоже нравились, – сказал Рокош, – пока нападали на волков, змей, шакалов, истребляли гнезда ос и прочих тварей. Но сейчас люди, что испокон веков жили вблизи гор, начинают из-за них покидать дома. А мне приходится размещать беженцев…

Ютлан помедлил, затем осторожно вытащил из мешка нечто, показавшееся Рокошу сперва головой очень крупной ящерицы. Тускло блеснули мертвые глаза, но в них осталось столько лютой злобы, что Рокош ахнул.

– Ты… убил бурую виперу?

Ютлан кивнул.

– Пришлось.

– Она на тебя бросилась?

– Собралась, – ответил Ютлан коротко. – Я успел раньше.

Рокош изумленно рассматривал голову чудовищной твари. Клыки высунулись, как у кабана, ими випера прокусывает даже самую прочную кольчугу, а одной капли яда достаточно, чтобы убить дракона. В одиночку против виперы не ходят, с нею тягаться смертельно опасно даже целому отряду.

– Я велю волхвам готовить амулеты, – сказал Рокош. – Запретить ходить в лес не могу… тем более что эти твари появляются уже и в степи, и в горах, и даже в реках… но могу помочь с защитой. К счастью, даже этот кабан – пока только скиталец.

Ютлан спросил:

– А кто из них не скиталец?

– Ты прав, – ответил Рокош с горечью, – великая война все перемешала. Артания и Куявия сшиблись с такой силой, что треснул мир, в щели полезли такие жуткие твари, каких свет не видел… Ладно, иди отдохни. У нас гости, Блестка занята, пусть тебя покормит