Читать ««Женевский» счет»

Эта книга для меня особенная.

Все началось очень давно, еще в 1959 г. — после моей первой победы на чемпионате мира по тяжелой атлетике в Варшаве. Именно с этого года меня стали называть «самым сильным человеком мира». По тем временам мне принадлежали выдающиеся рекорды силы.

Большой спорт (считай, профессиональный) давал средства и относительное время для литературных занятий. Именно с того года я начинаю и профессиональное занятие литературой.

Путь оказался непростым. Спорт увечил, отнимал силу, усталость от тренировок наслаивалась, казалось, ее не смыть годами. В таких условиях трудно было пробиваться к горячему и вдохновенному слову.

Но именно в 1959 г., написав несколько рассказов, я решил написать роман о революции, о всем том, чем она обернулась для России (да, роман — ни больше ни меньше).

Сам замысел не случаен. Потрясения от разоблачений Хрущевым зверств сталинизма не то чтобы утихали, входили в русло буден, а, наоборот, оборачивались явным расколом общества, все более распространяясь вширь и подводя к вопросам коренной важности: чем явилась революция, только ли в Сталине причина наших колоссальных несчастий? Одна за другой возникали теории, объясняющие причины трагедии. Нечего и говорить, что едва ли не подавляющее большинство из них были «верноподданными» — от правоверного ленинизма. И при всем том воображение будоражили судьбы тысяч и тысяч людей, выживших в нечеловеческих условиях лагерей и вдруг оказавшихся среди нас.

Я встречался со многими — и какие рассказы, биографии, невероятные случаи мне доводилось слышать! После я жадно по памяти восстанавливал наши беседы. Но выводы у всех были однозначны: виноваты Сталин, Берия…

Поначалу замысел романа я представлял себе вполне ясно. Да, Сталин — изверг, великий Ленин им обворован и оболган. За ленинизмом — счастье человечества.

Я накапливал материал, много читал, преимущественно по истории России и философии, одновременно энергично осваивая литературное поприще. Шлифовал мастерство в спортивных книгах печатали меня крайне скупо, но все же печатали, пока в середине 70-х годов я сам не отказался от публикаций. В условиях партийного диктата книги превращались в жалкую пародию на то, что ты хотел в них вложить. Не только цензура, но и редакторы калечили буквально каждую страницу, не оставляя в покое даже литературный стиль. Чтобы печататься, следовало потерять душу. Литературное вырождение при этом было неизбежно. Я принял сердцем: не будет тебе дано распрямиться на родной земле, — и с 1975 г. начал писать «в стол».

Нелегкая работа. Следовало учиться жить на гроши, потому что литературные заработки в основном были за эпизодические публикации в газетах и журналах преимущественно на спортивные темы.

Непосредственному написанию романа мешало чувство неудовлетворенности. Меня грызло понимание того, что события неизмеримо глубже моих представлений о них. И это даже было не столько понимание, сколько инстинкт. А самого материала доставало уже на несколько книг — такое нагромождение жутких и порой невероятных историй — только пиши.

• Я правду расскажу тебе такую, что хуже всякой лжи…

Я все отодвигал и отодвигал исполнение замысла.

К концу 60-х годов я уже проникся пониманием преступности идей ленинизма, но логическая связь событий, подлинные, глубинные пружины трагедии не давались мне. И в самом деле, почему эта страшная болезнь поразила именно Россию? Почему народ несет на собственных плечах своих мучителей?

Я исповедую теорию, так сказать, личного постижения прошлого и настоящего. Для меня это принципиально. Это более чем длинный и неблагодарный путь, но он наделяет самостоятельностью. А за эту «материю» можно платить любую цену. Именно по данным причинам я не читал «самиздат» 60-х и 70-х годов. Кроме «Одного дня Ивана Денисовича», я не брал в руки ни одной работы А. И. Солженицына. Это было забавно, даже комично: у мира уже сложилась ясная картина того, что произошло в 1917 г., а я все складывал плиточки своей мозаики. Да, я искал свое осознание того, что случилось в 1917-м и где мы сейчас, кто мы…

К середине 70-х годов я был готов к работе, но сказались издержки большого спорта и литературных «насилий», слишком часто на грани потрясений — валом поднялись болезни. Когда после нескольких лет невзгод я окреп и написал роман «Красные валеты», рассказы, повести и добрую часть романа «Тайная Россия», то понял: пора. Но… человек предполагает, а Бог располагает…

В 1983 г. я с трудом выживаю после операции на позвоночнике (из-за этого так и не закончил «Тайную Россию»). Травму я заработал в апреле 1957 г. на чемпионате Вооруженных Сил. Тогда, совсем юный лейтенант, я попытался продвинуть рекорд страны в толчке — и оказался наказанным за дерзость, хотя и был на пороге успеха. Однако настоящая расплата пришла (нет, не пришла, а поразила) спустя четверть века. Весь этот большой спорт уже давно порвал всякую связь со здоровым соревнованием и служил идеологическим и политическим подспорьем бюрократии как в СССР, так и в других странах. Нас покупали, мы были всего лишь спортивным мясом. Но тогда, в апреле 1957 г., я это еще не осознавал. Мной владела удаль, только удаль… и честолюбие.

В огненных днях и неделях после операции, когда вероятность смерти перевешивала вероятность жизни, я клял себя за то, что так и не написал главную книгу. Попусту прожита жизнь. Без пользы, холостым грузом уходят со мной все знания, добытые в упорном труде: тысячи книг, журналов — десятилетия настоящей исследовательской работы. А взамен — боль, страдания и чернота…

Однако я выжил, вопреки всем и всему выжил, даже тогда, когда самые близкие люди обсуждали, во что обрядить меня, если я отдам Богу душу. Не сомневались…

После близкие говорили обо мне:

— Он все время болеет, не стоит обращать внимания.

«Не стоит обращать внимания». Слова эти дико слышать, если любишь этих людей.

Я очень надежно скроен — иначе не был бы 5 раз первым в мире и еще раз — вторым (в силе). Около 40 рекордов силы за моими плечами. Тогда об этих рекордах знал и говорил весь мир. Они были необычны. И все сработаны на чистых мускулах, без капли препаратов: ничего, кроме умения вести тренировки и природной силы.

Однако безумное сочетание: тренировки на пределе возможностей (о них знает лишь мой тренер Сурен Петрович Богдасаров) и литература на пределе нервного расходования (иначе не сложится слово, иначе оно будет худосочное, пустое, без страсти и смысла) — подкосило здоровье.

В 33 года профессиональный спорт (в те годы он выступал под названием «большой спорт») окончательно ушел из моей жизни. Зато литературный расход возрос необычайно, доводя до истощения нервными затратами. Я и не щадил себя. Я писал не за деньги, а для людей — это было определяющим, как, впрочем, и в моей спортивной