Читать «Долина кукол»

В день ее приезда столбик термометра поднялся до девяноста градусов [1]. Нью-Йорк буквально дымился, словно разъяренный бетонный зверь, застигнутый врасплох не по сезону сильной жарой. Но ни на жару, ни на замусоренную площадь, именуемую Таймс-сквер, Анна просто не обратила внимания. Она все равно считала Нью-Йорк самым восхитительным городом в мире.

Девушка в бюро по найму с улыбкой сказала ей:

– Ну, у тебя-то все будет о’кей, пусть ты и без стажа. Все хорошие секретарши сейчас работают по линии военных поставок. Платят там что надо. Только скажу тебе, подруга, что с такими внешними данными, как у тебя, я бы прямиком направилась к Джону Пауэрсу или Коноверу.

– А кто это? – спросила Анна.

– У них самые известные дома моделей в Нью-Йорке. Вот где я с радостью бы поработала, да только ростом не вышла и недостаточно худа. А ты – как раз то, что нужно.

– Думаю, мне лучше работать в какой-нибудь конторе, – сказала Анна.

– О’кей, но, по-моему, ты не в своем уме. – Она протянула Анне несколько листков. – Вот, это все хорошие направления, но сначала обратись к Генри Бэллами. Это крупный театральный адвокат. Его секретарша только что вышла замуж за Джона Уэлша. – Видя, что Анна никак не реагирует, девушка продолжила:

– Только не говори мне, будто никогда не слышала о Джоне Уэлше! Он уже получил трех «Оскаров» [2], и я сейчас прочитала, что он собирается вновь пригласить Гарбо на главную роль в своем фильме.

Анна с улыбкой заверила девушку, что никогда не забудет, кто такой Джон Уэлш.

– Теперь у тебя есть представление о положении дел и о том, с какими людьми тебе предстоит познакомиться, – продолжала девушка, – «Бэллами и Бэллоуз» – контора что надо. Ведут дела с самыми крупными клиентами. А Мирне, девице, что выскочила за Джона Уэлша, до тебя ой как далеко. Так что ты моментально отхватишь себе то, что требуется.

– А что требуется?

– Парня… или даже мужа. – Девушка опять взглянула на заявление Анны. – Слушай, откуда, ты пишешь, приехала? Это ведь в Америке, да?

Анна улыбнулась.

– Из Лоренсвилла. Это у самого мыса [3], примерно в часе езды на электричке от Бостона. И если бы мне нужно было замуж, то я могла бы и там остаться. В Лоренсвилле все выходят замуж сразу же после школы. Но мне хотелось бы сначала поработать немного.

– И ты уехала из такого города? А вот здесь каждая ищет себе мужа. И я в том числе! Может, ты направила бы меня в этот Лоренсвилл с рекомендательным письмом?

– Ты хочешь сказать, что пошла бы замуж за любого? – удивилась Анна.

– Нет, не за любого. Только за того, кто смог бы купить мне роскошное бобровое манто, нанять приходящую уборщицу по дому и разрешил бы мне спать до двенадцати часов каждый день. А мои знакомые парни хотят, чтобы я не только продолжала работать здесь, но еще и выглядела бы в неглиже, как Кэрол Лэндис, и в придачу готовила бы им изысканные блюда.

Анна рассмеялась, а девушка добавила:

– Ладно, сама все увидишь. Вот подожди, втрескаешься в какого-нибудь здешнего Ромео. Могу поспорить, что сразу же рванешь изо всех сил на самый скорый поезд до своего Лоренсвилла. А по пути туда не забудь заскочить сюда и прихватить с собой меня.

Нет уж, в Лоренсвилл она не вернется никогда! Из Лоренсвилла она не просто уехала, она сбежала оттуда, чтобы не выходить замуж за какого-нибудь типично лоренсвиллского правильного молодого человека, сбежала от правильной и упорядоченной лоренсвиллской жизни.

Той самой упорядоченной жизни, какую прожила ее мать. И мать ее матери. В одном и том же чопорном доме, в котором добропорядочные семейства Новой Англии жили из поколения в поколение и где обитателей душила гнетущая упорядоченная атмосфера загоняемых вглубь эмоций, подавляемых душевных порывов, всегда надежно скрываемых и упрятанных за бронированной плитой на скрипучих петлях под названием «Благопристойное поведение».

«Анна, настоящая леди никогда не смеется громко». «Анна, леди никогда не плачет при всех». – «Но я же не при всех. А плачусь тебе, мама, здесь, на кухне». – «Но леди льет слезы только наедине сама с собой. Ты уже не ребенок, Анна, тебе двенадцать лет, и с нами в кухне сидит тетя Эми. А теперь ступай к себе в комнату».

И каким-то образом жизнь в Лоренсвилле заставила ее поступить в Рэдклифф [4]. А ведь там были девушки, которые и смеялись, и лили слезы, и сплетничали, и напропалую вкушали все, как «возвышенное», так и «низменное», что, собственно, и составляет нашу жизнь. Однако они никогда не приглашали ее в свой круг, словно на ней висел огромный плакат: «Не приближаться! Холодная и замкнутая представительница Новой Англии». Анна все больше и больше уходила в мир книг, обнаруживая, однако, что окружающая ее действительность отражается в них: фактически автор каждой книги, которую она брала в руки, покидал свой родной город. Хэмингуэй жил то в Европе, то на Кубе, то на Бимини. Бедный потерянный талантливый Фитцджеральд тоже жил за границей. И даже «красный» грузноватый Синклер Льюис испытал не одно восхитительное увлечение и встретил свою любовь в Европе.

Бежать из Лоренсвилла! Просто-напросто бежать, и все. Это решение она приняла на последнем курсе колледжа и объявила о нем матери и тете Эми на пасхальных каникулах:

– Мама… тетя Эми… после окончания колледжа я еду в Нью-Йорк.

– Для каникул это ужасное место.

– Я намерена там жить.

– Ты обговорила это с Вилли Хендерсоном?

– Нету а зачем?

– Но вы же дружили с шестнадцати лет, и все, естественно, полагают, что вы…

– Вот именно. В Лоренсвилле все и обо всех всегда что-то полагают.

– Анна; ты говоришь на повышенных тонах, – спокойно заметила мать. – Вилли Хендерсон – славный молодой человек. Я училась в школе с его родителями.

– Но я не люблю его, мама.

– А мужчин и нечего любить, – это подала голос тетя Эми.

– Но разве ты не любила папу, мама? – В ее устах это прозвучало не как вопрос, а как обвинение.

– Ну конечно же; я любила его, – в голосе матери послышались возвышенные ноты. – Но тетя Эми имеет в виду, что… ну… мужчины устроены иначе. И поведение, и ход мыслей у них иные, чем у женщин. Взять, к примеру, твоего отца. Понять его было крайне трудно. Это был импульсивный, порывистый человек, он был не прочь выпить. Женись он не на мне, а на другой, он мог бы плохо кончить.

– Я ни разу не видела, как он пьет, – встала Анна на защиту отца.

– Разумеется, не видела. Ведь был сухой закон, я не держала в доме ни капли спиртного. Я отучила его от этой привычки, прежде