Читать «Обмани-Смерть»

Я умер в четверг, 5 февраля 2004 года, в 7:35 утра. Не знаю, убили меня или это случилось, когда вертолет рухнул на землю. Никто меня не просветил. Да и какая, к черту, разница, результат известен. Я понятия не имею, доказывают ли затопившие мозг воспоминания, что за смертным порогом начинается нечто иное и я стал вольным духом, или картины ключевых событий жизни мелькают перед мысленным взором за миг до перехода в мир иной…

Я – дитя странной любви. Желанный ребенок, которого ждали и лелеяли, как ни одного другого младенца. Мой приход в этот мир имел глубокий смысл для родителей и означал, что они были правы. Во всем. Правы, что полюбили, что не отреклись друг от друга, несмотря на гнев родных, что боролись за свою любовь. В молодости я считал отца необычайным оригиналом, белой вороной среди родственников и очень не скоро понял, что эксцентричность в нашей стране – не более чем утонченный способ скрыть собственный конформизм. Отец был очень консервативен и воспроизводил стереотипы своего социального круга. Эксцентричность поведения у таких людей не вытекала из протеста, не отражала склад ума, но была всего лишь позой, позволявшей близким утверждать, что вы очаровательный и изысканно странный человек. Конечно, я могу ошибаться, потому что был жесток с отцом и плохо в нем разобрался. Я вообще очень часто ошибался.

Мой дед по отцовской линии был адвокатом в Шеффилде[1] и хотел, чтобы сын пошел по его стопам, – будет кому передать дело, – но ладили они плохо. Отец никогда не рассказывал мне ни о своем детстве, ни о семье, говорил только, что не смог бы остаться жить в самом унылом городе Англии и рад, что не выбрал путь финансового благополучия. Выучившись на инженера-программиста, он нашел работу в большой американской компании, которая послала его в Сингапур, а в 1969-м приехал в Нью-Дели[2]. Там он стал специалистом по управлению большими системами[3] и был назначен руководителем проекта в рамках огромного контракта, который его фирма подписала с индийским правительством.

Отец родился в конце войны и, как все англичане его поколения, обожал Индию. Только он – из всех, кого я знал, – называл ее во множественном числе[4] – Индии. Там он встретил мою мать. Она работала инженером на его предприятии. Родители рассказали мне о своей встрече, о предрассудках, с которыми столкнулись. Всех специалистов, работающих за рубежом, с самого начала предупреждали, что им следует воздерживаться от романов с индианками: это может навлечь на их голову неприятности и бесчисленные осложнения – вплоть до увольнения и даже репатриации. Мужчины должны были держаться на расстоянии не менее полуметра от местных женщин, никогда не пожимать им руку, не хлопать по плечу, не обмениваться – не дай бог! – при утренней встрече поцелуем и воздерживаться от сомнительных шуток. Лучше вообще не шутить, не говорить комплиментов, не выражать симпатию, не хвалить одежду или прическу, опасаться любых двусмысленностей, намеков и как от чумы бежать от «интимных трапез». Если неожиданно возникала необходимость провести рабочее совещание с сотрудницей тет-а-тет, дверь в кабинет должна была оставаться открытой. В Кодексе корпоративной этики, который вручался каждому сотруднику при приеме на работу, было целых три страницы различных рекомендаций и императивных предписаний. Если память мне не изменяет, тогдашняя подружка отца была из Австралии и работала на индийских железных дорогах, а в маму он влюбился, потому что только она могла просидеть за компьютером дольше его. Фульвати, что на хинди означает «нежная, как цветок», успешно защитила диплом инженера-программиста и получила работу, поскольку контракт обязывал использовать местные ресурсы, а американская этическая хартия рекомендовала избегать сексизма – гендерной дискриминации при подборе персонала. На групповом снимке, сделанном в день отъезда директора по закупкам, моя мать в лиловом сари стоит в первом ряду со сложенными на груди руками и гордой улыбкой на губах. Отца – худого, высоченного, со встрепанными волосами – фотограф поставил в последний, третий ряд. Как-то раз в августе, на пляже в Рамсгейте[5], рядом с нами расположилась смешанная пара, и я спросил у матери, как все началось у них с отцом. Она улыбнулась и ответила мечтательным тоном: «Он был так красив…»

Отец в своей немногословной манере рассказал, что все получилось само собой: однажды вечером, когда их усталые коллеги разошлись по домам, они оказались у экрана одного компьютера и благодаря клавиатуре перешли священную границу в пятьдесят сантиметров. Легкое касание пальцев, одна рука задержалась на миг, другая ее не оттолкнула, вопрошающий взгляд, нежная улыбка и поцелуй. Сладкая дрожь. Им приходилось прятать свои чувства от сотрудников и – главное – от семьи моей матери.

Тарун Кумар имел все основания гордиться дочерью. Она олицетворяла для него идеал индийской женщины, в ней соединились современность и традиция. Та современность, за которую он сражался, и та традиция, что была краеугольным камнем его понимания жизни. Отец воображал для дочери самое радужное будущее: он осуществит мечту и выдаст ее замуж за Прана[6], младшего сына Шаана[7], коллеги по министерству. Об этом браке они договорились много лет назад и после долгих, многотрудных обсуждений пришли к согласию насчет приданого и свадьбы. Подобная практика давно стала правилом в «порядочном обществе». Сегодня любой человек восстал бы против обыкновения соединять пары без их согласия, но в тогдашнем мире никто не ставил под сомнение это право родителей. Даже сейчас девяносто пять процентов браков в Индии устраивают семьи, и, как это ни странно, разводится всего один процент супругов, остальные худо-бедно живут вместе. Когда Тарун решил поговорить с девушкой, Фульвати потупилась и замкнулась в молчании. Он отнес ее сдержанность на счет легендарной скромности индианок и страха перед первой брачной ночью с незнакомцем. Тарун велел своей жене Нимише побеседовать с дочерью и все ей объяснить. Фульвати ни разу не перебила мать, а потом сказала, что никогда, никогда, никогда не выйдет за Прана. Вечером Нимиша передала эти слова мужу, и он проявил понимание – у молодых иногда бывают нелепые идеи! С обычным добродушием он объяснил Фульвати, что не сердится, что думает только о счастье дочери, что это большая честь – войти в одну из лучших семей Дели. Пран – умный и работящий молодой человек, с ним она создаст