Путь Берсерка. Вспомнить все
Кто я?
Первым, что я услышал, было пение птиц. Попытался открыть глаза. Тело совсем не слушалось, любая попытка пошевелиться сопровождалась нестерпимой болью в затылке, а затем и во всей голове.
Не знаю, сколько я так пролежал, но по субъективной оценке около вечности. Потихоньку я начинал ощущать свое тело. Лежу на мягком, но местами в спину что-то неприятно впивается.
— …уууээао… — так, кажется, это речевой аппарат начинает воскресать. Движения отзываются болью, но уже терпимой. Пора бы уже оглядеться… четкости никакой, все плывет и уползает.
Минут через пять окружающая меня действительность начала проясняться: вроде бы, небо, тут и там прикрываемое ветками каких-то деревьев, скорее всего, елей. Значит, я в лесу. Полежал так немного. Постепенно, картина мира начала обретать четкость. Еще светло, но уже вечереет. Я решил приподняться.
— …ыыыаарх! — Попытка встать не удалась, мышцы сильно болят, серьезно повреждены: множественные ушибы и растяжения, перелом или вывих маловероятны, так что в этом плане относительный поря… Так, стоп, откуда я знаю это все, я же не… Кстати, кто я? Блин! Я ничего не помню. Как так-то?!
Надо посмотреть, что у меня в карманах, может, и обозначится что-нибудь. Руки, конечно, слушаются плохо, но выше пояса удалось установить отсутствие одежды. Кое-как поднявшись, я продолжил осмотр.
Ниже пояса были потертые черные штаны и не менее потертые берцы. Пальцы упорно не желали слушаться команд, поступающих из мозга. Кое-как восстановив моторику, я наконец начал самообыск.
В левом кармане оказались металлические кругляши с непонятными символами и рисунками. Ладно, пока оставим. В правом — картонная коробочка с нарисованной на ней горящей тростинкой и надписью «спички».
В нижних карманах были красные металлические коробочки с белыми крестами и синяя картонная коробка с иглами на 200 штук, почти полная, а сзади, за поясом, нашёлся игольник, сделанный под ПМ, о котором память не желала пояснять что-то кроме того, как и кого из него можно пристрелить. После на поясном подсумке, который располагался рядом с игольником, нашлись еще и два снаряжённых магазина к нему.
Интересно, на кого я мог здесь охотиться с оружием для самообороны, пусть и сделанным для условий повышенной опасности? Решил попробовать игольник, поскольку из всех вещей его я опознал наиболее подробно.
Лес еловый, поэтому с выбором мишени проблем не было. Пять игл воткнулись четко по шишкам. Ну, в общем, стрелять я умею. Не мешает даже то, что руки слегка трясутся.
Пока я занимался разглядыванием содержимое своих карманов, не заметил, как наступила ночь. Ну и куда здесь идти? Двигаться пришлось в случайном направлении, ибо стрелочек и табличек я не обнаружил, да и в целом не знал, если честно, куда мне надо.
В процессе прогулки мышцы болели чуть меньше, поэтому я не хотел останавливаться и шел довольно расторопно.
Почему-то я четко знал… чувствовал… в общем, мне было известно, что в лесу поблизости нет крупных и опасных форм жизни, которых стоит избегать.
Так шел я где-то до полудня, хотя четко понимал, что для обычного человека такая выносливость малость ненормальна, равно как и ощущение себя единым целым с лесом и природой…
Так, снова мысли по мотивам прошлой жизни… Интересно, чем ещё я отличаюсь от нормальных людей? Надо будет разобраться как-нибудь, а пока попробую поискать кого-нибудь из местных, может и разберусь хоть в чем-то.
Развлекая себя подобными мыслями и попутно пытаясь разобраться с содержимым своих карманов — с игольником я быстро освоился, а с остальным что делать, представляю как-то смутно и расплывчато, я набрел на странную поляну с двумя неглубокими колеями. Помню, что это называют дорогой, а также то, что идя вдоль нее, можно выйти к цивилизации, чем я и воспользовался.
Шел где-то с полчаса, может, чуть больше, после чего увидел две или три фигуры вдалеке. Решил подойти к ним.
Подойдя ближе, заметил, что они кого-то ждут, причем не с самыми дружелюбными намерениями, но отступать было поздно: плечистый лысый мужик, ростом чуть выше меня, со шрамом на пол-лица, в кожаной куртке и штанах грубого пошива, но с кольчужными вставками, заметил меня, встал, схватил свой топор.
Нехороший такой шрам. Сместить лезвие чуть вперед — одним глазом меньше. Да и без этого первое время он, скорее всего, гноился обильно.
Остальные, а их оказалось двое, были чуть поменьше их вожака, но тоже не из слабаков, однако экипированы были чуть беднее. Они повторили его движение и так же ловко подхватили свое оружие. После чего он заговорил:
— Кто это к нам идёт в таком виде, да в такое время?
— Понятия не имею, кто я. Ничего не помню…
— Мужики, вы слышали? К нам ушибленный пожаловал, — все трое дружно заржали. Так обидно заржали, что у меня возникло желание впечатать всех троих в землю по самую переносицу…
Видимо, это слишком явно отразилось на моем лице, поскольку лысый со своими затихли и уставились на меня с интересом.
— Смотри, атаман, он, кажись, разозлился, — сказал один из его кодлы, тот, что чуток пошире будет, еще улыбочку такую ехидную натянул, чем разозлил меня еще сильнее. Лицо у него такое… словно верная шавка, пытающаяся подлизаться к хозяину ради жалких объедков.
— Ну, дык остуди его, — велел атаман широкому.
Тот взял свой дрын и, поигрывая им, пошел на меня. Я принял боевую стойку, видимо, еще один рефлекс из прошлой жизни.
Когда он замахнулся, мое тело снова на рефлексах подпрыгнуло и врезало с обеих ног ему в живот, отчего тот улетел метров на пять, уронив дрын, а я грохнулся на спину, предусмотрительно прижав подбородок к груди, а затем почти сразу же вскочил на ноги и вернулся в исходную стойку.
Интересно, кем же я все-таки был? Ладно, об этом позже, сейчас же лысый со вторым замахнулись своими железками и полетели на меня.
Топор лысого пришелся мне обухом в темечко, если б я не уклонился немного, не было б у меня больше головы, а так просто сильная боль и расплывчатый мир, который еще и двоится, как назло.
Но удар оказался не таким уж и слабым: меня повело, и, потеряв равновесие, я упал на землю, и они уже втроем — широкий отошел от удара — принялись месить меня ногами.
Били от души, с энтузиазмом. Было очень больно, подняться мне не давали. Я хотел завыть от боли, но вместо этого из меня вырвался ужасающий рев, явно не свойственный ни человеку, ни зверю.
Я ощутил, как волна адреналина заполняет тело, вытеснив боль, а ярость — сознание, породив во мне жажду крови и желание убивать всех без разбора.
Я чувствовал себя бессмертным зверем, который может порвать в лоскуты кого угодно. Резким движением встал, отбросив лысого с широким, и ударом руки