Читать «Выскочка»

Ты понимаешь, да? Это должен быть твой выбор.

Они не переставая твердили, что я могу отказаться от участия в любой момент. Они говорили это, протаскивая астероиды через орбиту Марса. Говорили мне снова, выгрызая ходы в этих камнях, подобно стальным термитам, пробивая туннели и целые пещеры, заполняя их оранжереями, грузами и системами жизнеобеспечения, рассчитанными на сроки работы большие, чем жизненный цикл нашего Солнца. Они особенно упорно стали повторять это после фиаско на Лагранже-4, когда во время тестового запуска был потерян контроль над сингулярностью. Ни намека на отмену проекта – даже после того, как вся эта магия, которой они держали дыру под контролем, сожгла им половину палубы станции вместе с четвертью научной команды по разработке систем движения. Нет, после этой трагедии ООН лишь с особым усердием продолжила напоминать нам о возможности отказа от участия.

Это твой выбор. Никто не сделает его за тебя.

Я стала смеяться им в лицо, с тех пор как достаточно повзрослела, чтобы осознать всю иронию происходящего. Меня начали тренировать и модифицировать для этой миссии задолго до моего рождения. Они отбирали и готовили моих родителей так же тщательно как и меня. Даже за тридцать лет, до того как я была зачата, я уже была создана для звезд. Я была сконструирована стремиться к звездам. Я просто не могла представить, что можно жить как-то иначе.

Тем не менее. Мы же цивилизованное общество, правда? Мы не призываем людей на службу против их воли, даже если сама концепция «воли» уже полстолетия как не вызывает ничего кроме смеха. Они давали мне множество шансов отказаться сейчас, потому что позже этих шансов уже не будет. Потому что позже будет только пропасть времени для сожалений. Когда «Эриофора» стартует, пути назад уже не останется.

Это должен был быть мой выбор. Только так они смогут остаться с чистыми руками.

И все же, после всего этого – после восемнадцати лет индоктринации и бунтов, после почти двух десятилетий попыток пойти наперекор судьбе и попыток её принять, когда они приоткрыли эту обоюдную лазейку в очередной раз, мне кажется, они не ожидали услышать то, что услышали:

Ты абсолютно уверена?

«Дайте мне пару месяцев, – сказала я. – Я подумаю и свяжусь с вами».

Может я и сконструирована для звезд. Сконструирована, чтобы наслаждаться одиночеством – все эти плейстоценовые социальные нейросвязи приручены и обрезаны почти под основание. Рожденная в племени, но измененная так, чтобы оставить племя позади и даже не обернуться. Из-за особенностей моего дизайна я в принципе могу скучать только по нескольким людям и все они вылетают вместе со мной, в одном экипаже.

Только не в этот раз. В этот полет я пойду одна. Совсем короткий – меньше вдоха по сравнению с тем путешествием, что маячит у нас на горизонте. И всё же я почему-то хочу попрощаться.

Я едва успеваю на отходящий шаттл. Весь полет я провожу просчитывая сценарии: что скажу я, что скажет он, аргументы и контраргументы, всё это пока счетчик расстояния до цели продолжает уменьшаться, Луна съеживается за кормой, а на обзорном мониторе раскрывается божественная мозаика небесных тел.

Они как горы в космосе. Целые миры из никеля и железа и из простого базальта – вращаясь, они открывают свой иззубренный ландшафт с тяжелым и медлительным величием: погрузочные платформы и стыковочные шлюзы; сопла двигателей размером с город, построенные всего для нескольких коротких часов прекрасного раскаленного сияния выхлопа полной тяги; огромная беззубая пасть впереди каждого из кораблей – горло, поглощающее укрощенную сингулярность, чтобы тянуть нас вперед, когда двигатели уже погаснут и остынут.

«Аранеус» проходит слева – огромный утес, такой близкий, что до него почти можно дотронуться. «Мастофора» – по правому борту. «Эриофора» – не проплывает мимо, а вырастает в размере прямо по курсу и её скалистый лик затмевает звезды.

Мы стыкуемся.

Я запрашиваю Шимпа о местонахождении Кая. Голосовые функции все еще не подключены и Шимп сбрасывает мне полупрозрачную карту через мой локальный линк зажигая путеводный огонек в темном лесу. Я нахожу его там, в темноте – тень в сумерках – почти парящим в этой слабенькой гравитации и лишь слегка подсвеченным синеватым отблеском целой галактики биолюминесцентных растений.

Он кивает, когда я приближаюсь, но не оборачивается:

— Шестьдесят процентов эффективности. Мы могли бы вылететь прямо сейчас – кислород бы у нас уже никогда не закончился

— Человек живет не только воздухом, — напоминаю я ему. Он не спорит, хотя и знает, к чему я веду.

Какое-то время мы сидим не разговаривая, затерянные в лесу ветвящихся скелетоподобных манипуляторов, тонких щупалец и органических контейнеров, подсвеченных слабым остаточным светом симбиотических бактерий. С семи лет я могу скороговоркой перечислить объемы, люмены и скорости метаболических процессов, но на каком-то уровне, внутри, мне все еще трудно поверить, что вся эта тусклая пещерная экосистема может помочь нам прожить хотя бы неделю, не говоря уже о том, чтобы поддерживать нас до конца времен. Фотосинтез в свете звезд. Ничего кроме этого. Воздуха едва достаточно, чтобы смог дышать муравей.

Но муравьи не дышат точно по расписанию. Звездного света вполне хватает, если ты используешь кислород только одну неделю из каждой тысячи лет.

— Ну… – говорит Кай. — Ныряешь в Солнце?

— Ага.

— Три месяца. Сто пятьдесят миллионов километров. И все это ради дешевого фокуса?

— Максимум два. Зависит от орбитального цикла. И это не дешевый фокус, ты сам знаешь – это больше.

Он качает головой:

— Что ты пытаешься доказать, Санди?

— Что они правы. Что я могу всё бросить, если захочу.

— Ты пыталась это доказать всю свою жизнь. Ты могла бы бросить уже миллион раз. Ты просто не хочешь всё это бросать.

— Не важно чего я хочу, — настаиваю