Читать «Опоздавшие»

Верхний Ист-Сайд, Манхэттен

Сентябрь, 2001

Эмма влетела в женский туалет возле стойки администратора и, повернув кран, подставила запястья под холодную воду – этому способу успокоиться ее еще в детстве научила Арлетт.

В дверях туалета Эмма столкнулась с матерью. Отправляясь в город, мать всегда старалась выглядеть идеально, но сейчас ее покрытое испариной лицо в разводах туши и помады было мокро от слез. Она обняла Эмму, и та в кои-то веки ей ответила, вновь почувствовав себя маленькой девочкой, хоть уже была студенткой-первокурсницей.

– Я отвезу тебя домой, – сказала мать.

Окружившие их девушки стали предлагать поехать к кому-нибудь из них – мол, все они живут неподалеку.

Но Эмма хотела того же, что и мать, – домой. Бог даст, отец там. Она знала, что и мать на это надеется.

Они вышли на улицу. Многие магазины уже не работали – к спущенным железным шторам-гармошкам были прилеплены торопливо написанные объявления: «Закрыто ввиду чрезвычайных обстоятельств».

– Нам понадобятся наличные, – сказала мать, но оказалось, что банкоматы «отключены до дальнейшего распоряжения». К банкам и таксофонам выстроились длинные очереди.

«Смешно, – позже думала Эмма, – родители, не желавшие, чтобы их дети обзавелись мобильниками, пересмотрели свою позицию именно в тот день, когда сотовые телефоны оказались бесполезны».

Перед магазином электроники «Чокнутый Эдди» собрался народ. Это что ж могло привлечь покупателей даже в такой момент? Оказалось, люди смотрят выставленные в витрине телевизоры. Эмма с матерью пробрались в толпу. Срочные новости дублировала бегущая строка внизу экрана. Южная башня рухнула.

На экранах раз за разом обрушивался небоскреб. При каждом повторе хроники Эмма переполнялась благодарностью, что отец работает в другом здании. Однако у нее защипало глаза, когда показали Северную башню. В небоскребах окна не открывались вообще, но сейчас из них как будто выглядывали люди. На фоне стен мелькали какие-то падающие черные точки. Эмма приняла их за обломки сгоревших конструкций, но вот дали крупный план, и стало ясно, что это – люди. Они выпрыгивали из окон. Одни падали камнем, другие кувыркались, словно в победном фляке. Эмма зажмурилась и, как в детстве, ухватилась за мамину руку. Мать стиснула ее ладонь и поднесла к губам.

Эмма знала точно, что отец не выпрыгнет. Прыжок означал бы, что он их бросил.

На входе в подземку на Восемьдесят шестой улице висело объявление: «Движение поездов прекращено».

На Третьей авеню по встречной полосе ехал танк! Война, что ли, началась?

Мать вскинула руку, подзывая такси. Но все они куда-то запропастились. Светофор сменился уже несколько раз, когда у тротуара остановилась слегка обшарпанная машина. Такси. Мать открыла заднюю дверцу; по бугристому сиденью в виниловой обивке Эмма скользнула вглубь, освобождая место для матери. Но та в машину не села.

– Доедешь до Сто двадцать пятой улицы. – Из кошелька мать достала двадцатку. – Потом поездом езжай к деду. Сиди в Холлингвуде и жди нас с папой.

От слова «папа» подступили слезы.

– Нет! – Эмма отпихнула деньги и по сиденью проехала обратно к дверце. – Я с тобой. Я хочу домой!

– Дальше Четырнадцатой улицы уже не пропускают. Сделай, как я прошу. Мне и так забот хватает, Эмма. – Мать сунула купюру в карман ее куртки.

Машина тронулась. «По тревоге поднята Национальная гвардия… эпидемиологическая опасность…» – извещало радио.

Одна на заднем сиденье, Эмма расплакалась. Она представила, как родители надышатся отравленным воздухом и подхватят смертельную болезнь. А что будет с кошкой?

На сегодня Эмма записана к стоматологу, но теперь ровные зубы уже не имели значения.

Ужасные пробки. До вокзала ехали целую вечность. Молча. Только слушали новости.

Эмма протянула водителю двадцатку, но тот денег не взял.

– Оставь себе, красавица. Я не таксист. Просто остановился на светофоре. А ты будь осторожна и слушайся маму.

– Спасибо, – кивнула Эмма, подумав, что в любой другой день такая доброта показалась бы необычной.

Поезда-то ходят? Как там дедушка и Арлетт?

Усадьба Холлингвуд, построенная ее прапрапрадедом, располагалась в Веллингтоне, штат Коннектикут.

Она-то цела?

Холлингвуд

Октябрь, 1927

Утром, когда петух пропел давно, но колокол на ратуше еще не отбил восемь ударов, Брайди, крепко ухватившись за рифленые ручки овального серебряного подноса, на котором позвякивал завтрак мистера Холлингворта, вышла из кухни и ступила на узкую лестницу. В отличие от особняков на Пятой авеню, где служила ее землячка, перчатки не входили в униформу прислуги Холлингвуда, однако временами Брайди их надевала, дабы не залапать столовое серебро и, стало быть, чистить его пореже.

Завтрак мистера Холлингворта был скуден по сравнению с теми утренними трапезами, что прежде она готовила вместе с Нетти: кровяные колбаски и заварной крем, пончики и оладьи с фруктовым джемом, яйца-пашот, омлет или яичница – глазунья либо обжаренная с обеих сторон, как пожелают хозяин и его четверо детей. Однако то было давно, когда дети были маленькие, а завтраки в столовой – шумным семейным собранием, знаменующим начало дня, но не нынешней тихой кормежкой развалины, почти не встающей с кровати.

Нынче завтрак мистера Холлингворта состоял из яйца-пашот на гренке, кофе и сливок, которые Брайди собрала с верха бутылки, утром оставленной у дверей ребятами Байфилдами, от отца перенявшими молочный бизнес. Гренок был приготовлен на жаровне, хотя в доме недавно появился электрический тостер, теперь убранный в кладовку, дабы не маячил немым укором. Сара, старшая дочь семейства, привезла его с передвижной выставки домашней утвари в Хартфорде. Но Брайди не доверяла замысловатой штуковине, убежденная, что той не подрумянить гренок как надо, и, главное, опасалась, что дернет током. Почти все свои тридцать пять лет она готовила гренки на жаровне. И зачем изменять привычке, если так наловчилась, что руки сами всё делают? Электрический сепаратор для сливок, прибывший с той же выставки, занял место рядом с тостером; и тот и другой были укутаны покрывалом, защищавшим их от пыли и глаз Сары, случись ей забрести в кладовку.

Электричество Брайди