Читать «Ленинградец»

Оформление обложки Максим Болдырев Maks08@gmail.com

Ленинградец

Ведь мы же с тобой ленинградцы

Мы знаем, что значит война.

Мы знали отчаянье смелость

В блокадных ночах без огня,

А главное очень хотелось

Дожить до победного дня,

Нам с этим вовек не расстаться

В нас подвигу память верна…

Ведь мы же с тобой ленинградцы

Мы знаем, что значит война.

«Ведь мы же с тобой ленинградцы»

Ветеран труда умирает в 2014 году, но его сознание возвращается в него самого на 77 лет назад, в теперь уже такой далёкий 1937 год. У него появился шанс прожить свою жизнь заново, вот только как? Можно просто тупо её повторить, сидя на попе ровно и не делая ни каких попыток изменить ход времени и судьбы, а можно попробовать всё кардинально изменить. Можно попробовать спасти свою большую семью, из которой во время блокады Ленинграда выжил только он и его двоюродная сестра. Шанс изменить историю войны и спасти не только свою семью и невесту, но ещё и почти миллион погибших во время блокады от голода, холода, авианалетов и обстрелов, ленинградцев. Может ли обычный человек это сделать, вы скажите нет, ведь он, не бывший военный, а если он танкостроитель, который всю свою жизнь проектировал и строил танки. Что будет, если летом 41-го года хваленый немецкий панцерваффе столкнется в жарких июньских и августовских боях не с уже технически и морально устаревшими Т-26 и БТ, а с армадой новейших ЛТ-1 (Т-50), Т-28М, Т-34М и КВ-1М при поддержке пехотной СУ-76, противотанковой СУ-85 и штурмовыми СУ-122 и СУ-152, а также различными зенитными ЗСУ и бронетранспортерами.

Пролог

21 июля 2014 года, Санкт-Петербург.

Много ли надо в жизни старику, только удобное кресло и телевизор, а то, что еще делать, когда ты уже еле-еле ходишь по собственной квартире. Дети давно разлетелись, повзрослев, а жена умерла еще десять лет назад, да и сам ты скрипишь уже из последних сил. Единственная отрада, когда дети привозят внуков, и эти башибузуки носятся по квартире, вот только надолго их у меня не оставляют, да и мне уже стало тяжело с ними возится, возраст, будь он не ладен берёт своё. Я как раз смотрел выпуск новостей о Украине, когда показали кадры обстрела укровояками жилых кварталов Донецка. Я смотрел и не мог поверить, что такое может случиться в наше время и считай почти в нашей стране. Уроды, я смотрел на кадры обстрела, а в груди нарастало напряжение, перешедшее в жжение. Появилась боль в плечах и спине, закружилась голова, а потом сдавило сердце. Трясущимися руками я потянулся к таблеткам и стакану с водой, которые всегда стояли рядом с моим креслом на журнальном столике, но дотянутся, не успел. Последнее, что мне запомнилось, прежде чем я погрузился в темноту, это как я неловко начал заваливаться на журнальный столик.

Глава 1

18 июля 1937 года, Ленинград.

Я проснулся от того, что мне в глаз бил луч солнца, который пробивался через щель в неплотно задернутых занавесках, которыми было задернуто окно комнаты. Не понял, в глаза бросилась не моя квартира и не больничная палата, где я по идее должен был очнуться, а старые, салатового цвета обои, витой шнур проводки, идущий по стене на редких точках старинных фарфоровых изоляторов и большая тарелка старого репродуктора, из которого негромко звучала песня:

Все выше, и выше, и выше

Стремим мы полет наших птиц,

И в каждом пропеллере дышит

Спокойствие наших границ.

Марш авиаторов, сразу узнал я эту старую песню, как давно уже я её не слышал. Оглядевшись вокруг, я в недоумении замер, это была моя старая комната в коммуналке, в этом не было ни какого сомнения. Справа стояла пустая кровать моего младшего братишки, а напротив неё, рядом с одежным шкафом стояла кровать сестры. Их обоих не было в комнате. Встав с кровати, я подошел к стене, на которой висел отрывной календарь, на котором стояло «17 июля 1937, Суббота». Насколько я помнил, листки календаря каждый раз отрывал я, утром, как только вставал, а если меня не было, то за меня это делала Иринка. Тут как будто в голове переключился какой то тумблер, но сразу всплыло, что сеструха в это время вместе с однокурсниками пошла в поход, а брат вместе со своим классом в пионерском лагере. А главное я сам был МОЛОДЫМ!!! Что произошло, почему я, судя по всему после своей смерти, очнулся в прошлом, в своём собственном теле? Тут из соседней комнаты послышался такой знакомый и казалось бы уже давно и прочно забытый голос мамы.

—Олежка, сынок, завтракать будешь? Я твои любимые сырники напекла.

Это действительно был голос моей матери. Мама! Такой родной и знакомый голос и ей самой в этом году только 40 лет исполнилось. А передо мной в голове тут-же появился мрачный мартинолог. Мама, она погибнет в феврале 1942 года, когда попадет под артобстрел, хоронить будут только верхнюю часть тела, от нижней просто ни чего не останется после взрыва тяжелого снаряда. Отец, он пропадет без вести под Лугой, куда уйдет в составе дивизии народного ополчения защищать свой родной город. Иринка, погибнет в августе 42-го, когда в дом, на крыше которого она будет дежурить, упадет не зажигательная, а фугасная бомба. Колька, наш младшенький, полуторка, в которой его вывозили вместе с классом уйдет под воду в незамеченной водителем машины полынье 21 декабря 41-го, из машины не спасется ни кто. Родители отца просто замерзнут у себя дома в январе 42-го, а родители матери умрут от голода в течение одной недели в том же январе. Одновременно с этим я вспомнил дневник Тани Савичевой, он просто огненными буквами всплыл в моей голове:

«28 декабря 1941 года. Женя умерла в 12.00 утра 1941 года».

«Бабушка умерла 25 января в 3 часа 1942 г.».

«Лека умер 17 марта в 5 часов утра. 1942 г.».

«Дядя Вася умер 13 апреля в 2 часа ночи. 1942 год».

«Дядя Леша, 10 мая в 4 часа дня. 1942 год».

«Мама — 13 мая в 7 часов 30 минут утра. 1942 г.»

«Савичевы умерли». «Умерли все». «Осталась одна Таня».

Сама Таня Савичева умерла 1 июля 1944 года уже в эвакуации, прогрессирующая дистрофия, цинга, нервное потрясение и костный туберкулез окончательно подорвали её здоровье, ей было всего 14 с половиной лет.

А ведь ещё была и моя Варя, Варенька…, она погибла в июне 1942 года.

14 июня 1942 года, Ленинград.

В этот день я вечером, после работы побежал к своей Варюше. На стук, дверь мне открыла заплаканная Ирина Федоровна, мать Вари. Вся заплаканная и какая-то постаревшая, она посторонилась, пропуская