Ильза Мэдден-Миллз
Не мой Ромео
Елена
Если бы я курила, то сейчас у меня изо рта торчала бы сигарета. А то и две.
Но я не курю, поэтому, с трудом отыскивая для своей машинки Ford Escape местечко на забитой стоянке, нервно грызу ноготь на большом пальце. Озираюсь, оцениваю благородство камня и кедровых панелей, которыми отделан вход, моргаю от слепящей рекламы. «Милано» – пятизвездочный ресторан, один из лучших в Нэшвилле, столик здесь приходится заказывать за месяц, тем не менее человек, с которым я встречаюсь, умудрился обойти очередь. Это впечатляет.
Я прерывисто вздыхаю.
Кто – нет, ответьте, кто?! – согласится на свидание вслепую в День святого Валентина?
Я, кто же еще.
– Пора перерезать ленточку! – говорю я вслух неизвестно кому.
Мне предстоит свидание с Грегом Циммерманом, ведущим прогноза погоды на канале NBC в Нэшвилле. Предположительно он высокий красивый брюнет, немного занудный, с недавних пор оставшийся без пары. Для меня в самый раз, правда?
Почему же я так ерзаю?
Не откосить ли от свидания, сославшись на головную боль? Ну уж нет, только этого не хватало! Во-первых, я обещала Тоферу, моему соседу, что не струшу; во‑вторых, мне все равно больше нечем заняться; и в‑третьих, я страшно проголодалась.
Нам предстоит просто быстрый ужин, что бы там ни нес Тофер. Вспоминаю его болтовню и ужимки сегодня в библиотеке: череп на футболке – символ группы Grateful Dead, джинсы в облипку, а сам он в этом во всем неуклюже изображает наездника. Укроти его, как племенного жеребца, Елена! Отпусти поводья, пришпорь его, загони, чтоб назавтра шагу не мог ступить! Заезди, чтобы не выговорил даже свое коронное: «Облачно, возможен снег».
Я сдуваю со лба непослушный локон и заправляю его за ухо. Не планирую я никого объезжать, вообще никакой возни: вкусно поесть – вот и вся моя цель. Предпочитаю итальянскую кухню, заранее представляю обильную порцию пасты, чесночный хлеб…
Будь умницей: поздоровайся, не груби, наешься до отвала – и сваливай.
И потом, что плохого в том, чтобы с кем-то познакомиться?
Я опускаю зеркало заднего вида и изучаю свое отражение. Бледная как полотно! С трудом нахожу в сумке губную помаду, малюю себе пышные вишневые губы, прикладываю к ним салфетку. С критическим вздохом поправляю на шее ожерелье, проверяю, действительно ли к нему подходят сережки. Если начистоту, во мне нет ничего особенного. Нос островат, рост маловат: пять футов три дюйма с четвертью, это если босиком. Эта самая четвертушка портит мне жизнь: из-за нее я проваливаюсь в расселину между «малышкой» и «стандартным размером», отчего обречена носить либо слишком короткое, либо слишком длинное. Если мне хочется, чтобы вещь хорошо на мне сидела, приходится шить ее самой.
Снова кошусь на себя в зеркало, снова вздыхаю.
Надеюсь, Грег не разочаруется.
Я вылезаю из машины и подхожу к роскошным дубовым дверям. Швейцар в черном с улыбкой открывает мне дверь.
– Добро пожаловать в «Милано», – бормочет он, и я, превозмогая страх, вхожу, щурюсь, как будто так лучше видно в темноте.
Черт!
От страха по спине бегут мурашки.
Угораздило же меня отказаться взглянуть перед встречей на фотографию Грега!
Штука в том, что мне хотелось… сюрприза. Когда влачишь такое скучное, рутинное существование, как мое, то выискиваешь любые способы его подперчить. Долой простой кофе, да здравствует мятный латте! На повестке дня взрыв мозга! Если вечно завязываешь волосы пучком, то наступает момент их распустить – и плевать на последствия. Никаких фотографий, просто иди и ищи парня в синей рубашке. Это казалось вдохновляющей перспективой, вот только сейчас, разглядывая посетителей, я ругаю себя на чем свет стоит. В холле меня никто не встречает. По дороге я отправила ему эсэмэску, что попала в пробку, но ответа не получила. Может, он уже уселся за столик и ждет?
Влюбленную парочку провожают вглубь зала, а на меня никто не обращает внимания, поэтому я нервничаю и поправляю свою узкую прямую юбку. Может, надо было нарядиться во что-нибудь пособлазнительнее? У меня в шкафу не помещаются оставшиеся от бабушки облегающие платьица…
Дудки!
Я такая, какая есть. Если не понравлюсь, пусть идет куда подальше.
Вот такая я.
Простояв в одиночестве битых пять минут, я чувствую, что у меня взмок затылок. Куда подевалась администраторша? Вышла покурить?
Я сажусь на длинную скамью, достаю телефон и пишу ему новую эсэмэску:
«Я здесь, в фойе».
Ответа опять нет.
Я уже психую, под ложечкой сосет. Сама его отыщу. Изображая уверенность, которой у меня на самом деле ни на грош, покидаю фойе и быстро обхожу ресторан. Уже через пару минут я готова провалиться сквозь землю; мне стыдно таращиться на посетителей, и я скромно занимаю место в нише рядом с туалетом, чтобы оттуда высматривать мужчин, проводящих День святого Валентина в одиночестве.
Лучше бы Тофер определил мне для этого свидания другой вечер: знает ведь, что у меня дурные ассоциации с этим праздником! На школьных танцах мой ухажер Боб Картер перебрал газированного пунша и заблевал мое белое платье сверху донизу. В колледже у меня был бойфренд со своеобразным представлением о романтическом вечере: верхом его изобретательности было заказать его любимые суши и до одури резаться онлайн в видеоигры с дружками. Не припомню ни одного приличного Дня святого Валентина за все мои 26 лет.
Бац! Мой взгляд падает на рослого брюнета в синей рубашке с воротником на пуговках, с закатанными до локтей рукавами. Он расположился в дальнем углу и сидит там один-одинешенек, упершись взглядом в стену. Вокруг него одни пустые столы – удивительно, как он умудрился уединиться в такой людный вечер. Официант приносит его заказ. Я прикусываю губу.
Как он смеет лопать без меня?
На столе лежит телефон. Нахал! Почему он мне не ответил?
Судя по тому, как он расположился в мягком кожаном кресле, он выше, чем я думала.
Минуточку! Он мне смутно знаком. Так бывает: вроде бы знаешь человека в лицо, но никак не можешь припомнить имя. Мама и тетя Клара никогда не выключают у себя в салоне красоты телевизор, поэтому я вполне могла увидеть его в новостях…
Я достаю из сумочки и надеваю свои узенькие очки в белой оправе. Сердце колотится как оголтелое, в животе уже трепещут бабочки. Вот это да! Нет, не может быть, чтобы это был он. Он… он сногсшибательный, не просто красавчик, а бери выше – прямо кинозвезда: зачесанные назад темные волосы – волнистые, непослушные, с бронзовым отливом, шелковые пряди касаются щек – для телеведущего, на мой взгляд, длинноваты, но кто я такая, чтобы судить о мире телевидения? У меня и телевизора-то нет.
Он поднимает руку, чтобы поправить волосы, и я распахиваю глаза: сквозь рубашку видно, какие у него накачанные