Максим Кабир
Порча
Серия «HorrorZone»
Серийное оформление: Юлия Межова
© Максим Кабир, текст, 2022
© Алексей Провоторов, обложка, 2022
© ООО «Издательство АСТ», 2022
* * *Костров (1)
Двадцатого августа на стене в западной части подвала появился Нечестивый Лик. Двое мужчин прошли по длинному, озаренному гирляндой лампочек, коридору, свернули, позвенев ключами, отворили железную дверь, выкрашенную в желтый канареечный цвет. Наблюдая за манипуляциями тщедушного мужичка в спецовке, Костров размышлял о том, какой дурак выбирал краску. Ею же были превращены в желтые идиотские гармошки батареи центрального отопления.
Мужичок – Игнатьич – споро сбежал в попахивающий плесенью мрак, щелкнул выключателями. Эффекта пришлось подождать. Словно исподволь, зажглась заточенная в решетку лампа. Обрызгала светом цементный пол. За девять лет на должности Костров ни разу не бывал в подвале и, судя по всему, мало что потерял. Душный унылый бункер…
Он спустился по лестнице, фыркая. Великан Тиль выступил из темноты. Макушкой Тиль практически упирался в потолок. Пошел за Костровым следом.
Под вверенной Кострову территорией обнаружилось убегающее на десятки метров пространство, словно фундамент из спрессованной тьмы, которую не способна была разогнать одинокая лампа. Трубы в потрепанной изоляции, морок, вдруг напомнивший сорокапятилетнему Кострову, что в детстве он плакал, если мама гасила ночник. Источником глупых иррациональных страхов был гардероб, и так кстати сбоку от мужчин оказался невесть откуда взявшийся шкаф. Приземистый, с резной дверцей, в чешуйках отслоившейся синей краски.
Костров покосился на рухлядь. Тиль глухо чертыхнулся, поймав темечком паучьи тенета.
Сутулая спина Игнатьича маячила впереди.
Основная часть подвала находилась по правую руку: коленчатые трубы поделили ее на туннели. Слева валялся хлам, сносимый сюда годами: отслужившие свой век парты с нацарапанными именами давно повзрослевших школьников, размокшие картонные коробки, хромой стул.
Прижав к туловищу локти, чтобы не запачкать пиджак, Костров шел оловянным солдатиком за Игнатьичем.
– Да чтоб тебя! – Тиль протаранил очередную паутину.
– Тута вот, – булькнул Игнатьич. Прокуренные легкие сипели.
Он подвинулся, позволяя начальнику рассмотреть.
А смотреть было на что.
Давший течь кран в женском туалете целую ночь цедил мимо раковины воду. Затопило западное крыло, с первого этажа просочилось в оба подвала: в верхний, переделанный под вотчину Тиля, и во второй, самый нижний. Завхоз сетовала на вздувшуюся побелку. А здесь-то и вздуваться было нечему: голый бетон, известь в щелях.
И лицо на стене. От потолка до пола.
– Нечестивый Лик, – торжественно прокомментировал Игнатьич.
Не глядя на разнорабочего, загипнотизированный взором лица, Костров спросил:
– Какой Лик?
– Нечестивый. То бишь гнилостный.
Костров поскоблил ногтями гладко выбритый подбородок. Поймал себя на том, что задирает верхнюю губу. Высоко задирает, демонстрируя резцы и десны. Он сомкнул было, а потом облизал губы. Произнес хмурясь:
– И где ты слов таких нахватался?
– Дык Тамара сказала. Как увидала его. Нечестивый, грит. Скверна, грит.
– А что ж Тамаре Павловне на посту не сидится? Чего это она по подвалам шастает?
– Я виноват, – потупился Игнатьич, – сам ее привел чудо-юдо показать.
Веко Кострова дернулось. За глазными яблоками запекло. Жар нарастал. Померещилось, что если он не зажмурится, глаза вспыхнут ясным пламенем и сгорят.
– Никакое это не чудо-юдо, – мрачно изрек Тиль. – Потеки на стене, херь собачья.
Жар отступил, будто словами Тиль прикрутил газ на печи. В помещении даже стало как-то светлее, а рисунок потерял симметрию и четкость.
– Вот-вот, – живо согласился Костров и зашагал обратно к лестнице. – Люди дело говорят, херь. Ты б, мил-человек, занялся чем-то, ручку вон в учительской подкрутил, вместо того чтоб меня от дел отрывать.
Экскурсия завершилась. Мужчины ушли из подземелья и прихлопнули тьму желтой дверью.
Нечестивый Лик остался в подвале.
Паша (1)
– Может, сходишь, отрегулируешь? – сказала медсестра, прерывая поцелуй.
Они лежали в огромной ванне, предназначенной для купания пациентов, хорошенькая девушка и ее коллега. Вода бурлила, становясь невыносимо горячей.
– Но там же холодно, – закапризничал санитар.
– А здесь тоже может похолодать.
Намек понят. Санитар нехотя выбрался из воды – к кранам и термометрам за стеклянной перегородкой ночной больницы.
Медсестра утиралась полотенцем и не видела, как за ее спиной некто подкрался к мужчине, накинул на шею удавку. Санитар поник.
Медсестра вставляла в волосы заколки, она не подозревала, что убийца в маске, неутомимый, могучий, приближается… кладет ладонь на плечо.
– Ну хватит, Бад. Мне пора возвращаться. Позавтракаешь со мной утром?
Она игриво прикусила указательный палец того, кого принимала за Бада. Оглянулась…
Паша Самотин клацнул по пробелу, и персонажи застыли на экране компьютера. Симпатичная медсестра окоченела в лапище Майкла Майерса.
– Мам? – Самотин прислушался, но единственным звуком было мерное жужжание процессора.
Однако же кто-то окликал его…
Паша встал из-за стола. Полуденное солнце заливало светом бесчисленные корешки книг, фигурки супергероев, столпившиеся на полках, постеры с рок-группами. Последние августовские деньки даровали жару, и племянница бабы Тамары выходила во двор позагорать, подставляла лучам плоский живот, серебрилась пирсингом в пупке. Хотелось бы Паше заговорить, познакомиться с ней – все же соседи, общий штакетник… но девушка выглядела слишком круто и неприступно, а Паша был наглым плейбоем разве что в фантазиях.
– Мам? – повторил он, высовываясь в прихожую.
В доме царила тишина.
Мама, полчаса назад возившаяся у плиты, куда-то испарилась.
«Глюки», – резюмировал Паша, поворачиваясь. Взгляд мазнул по окну. Снаружи на него смотрело чудище с красно-черной мордой и короткими рогами.
Паша выругался.
Чудище хохотнуло, стаскивая маску Дарта Мола, являя плоское несуразное лицо, обрамленное жесткими вихрами. По-своему чудищное, зато родное.
– Руд! Приехал!
Паша ринулся к окну, распахнул створки. Руд – Нестор Руденко – ловко взобрался на подоконник и через мгновение жал Паше руку. За две недели друг загорел и похудел, веснушки изгваздали щеки, нос, приплюснутый после знакомства с кулаком Рязана.
– Накупался? Как море?
– Соленое, жидкое, – Руд говорил с фирменной ленцой, по которой Паша успел соскучиться. Вальяжные манеры, непробиваемое спокойствие, были броней мальчишки, защищающей его субтильное тельце и редкое имя от насмешек ровесников, от тычков. Броня, впрочем, срабатывала не всегда.
– Завел курортный роман?
– Менял баб как перчатки.
– Заливай. – Они дружили с пятого класса – пять лет – и все друг о друге знали. Руд, в отличие от Паши, даже не целовался с девушкой. Да и Пашины поцелуи нельзя было назвать полноценными – так, чмок за гаражами с теперь потолстевшей и подурневшей Ингой… два года назад…
– За санаторием был пляж… – Руд понизил голос. – Нудистский. Я маман говорю: мороженое куплю. А сам – туда по-бырому. Ох, какие там цыпочки, Самотин!
– Что, и без трусов?
– Без ничего! Выбритые, в масле…
– Кто в масле? – Дверь скрипнула, в комнату заглянула Пашина мама.
– Рижские шпроты, – глазом не моргнул Руд. – Драсьте, Лариса Сергеевна.
– Привет, Нестор. С возвращением. Математику подтянул?
– От зубов отскакивает.
– На следующей неделе проверю.
Мальчики синхронно скривились, вывалили языки.
– Вас накормить?
– Не, спасибо.
– Спасибо, мам.
Лариса Сергеевна