Читать «Код бикини»

Annotation

Гейн Антон Валентинович

Гейн Антон Валентинович

Код бикини

Часть первая

Глава I. Кое-что о нательной живописи.

– Добавь-ка еще горяченькой, – промурлыкала Сима, блаженно вытягиваясь в ванне. – И пузырьки вруби, будь добр.

Качнулись покрытые сугробиками мыльной пены дыньки грудей. Между ними блеснул гладкий овальный медальон. Из радужных пузырей с покатого Симиного плеча выглянула лиловая ящерица с изумрудными глазками. Ее чешуйчатый хвост, казалось, шевелился в такт водной ряби.

Алик повернул кран и нажал кнопку гидромассажа. Насос утробно заурчал, вода забурлила, ящерица скрылась из виду, и теперь над искрящейся целиной мыльной пены оставалось лишь раскрасневшееся Симино лицо. Понимающийся пар приглушал блеск хромированной арматуры ванной. Мелкие капли оседали на кафеле цвета густых сливок.

– Спасибо, дорогой, – Сима выпростала из-под мыльного одеяла маленькую крепкую руку и ласково погладила Алика по спине. На тыльной стороне ее кисти мелькнуло изображение бамбукового листа, похожего на узкий желто-зеленый серпик.

Алик опустился на пластиковую табуретку позади ванны, расставил в стороны худые джинсовые ноги и, погрузив ладони в мыльную воду, принялся разминать Симины плечи.

– С такими руками тебе надо бросать твою науку... – Сима потерлась щекой о плечо Алика.

– Еще скажи, что у меня пальцы скрипача или пианиста, – проворчал Алик. – Терпеть не могу этих пошлых сравнений.

– Мне бы это и в голову не пришло, – засмеялась Сима. – Не понимаю я этих бессмысленных занятий вроде игры на музыкальных инструментах или рыбной ловли. Подымай выше: у тебя пальцы гинеколога – чуткие, умелые. В устах женщины это высший комплимент.

– Ничего, мои руки сгодятся и физику.

– Может и сгодятся. Но как ты собираешься жить на эту вашу физическую зарплату?

– Времена меняются. Теперь у нас есть своя Силиконовая долина по типу штатовской. Прямо за кольцевой дорогой.

– Кремниевая, а не силиконовая, мистер физик. Силиконовые бывают не долины, а сиськи, понял? Вот как эти.

Сима, всколыхнув пенное покрывало, выпрямила спину и приподняла ладонями порозовевшие продолговатые груди. На них между клочьями пены стремительно летели навстречу друг другу осыпанные мелкими звездами красноголовые ласточки с четырехлистниками клевера в оранжевых клювиках. Перья на концах крыльев струились багровым пламенем.

– Вот это я понимаю – силикон, – удовлетворенно сказала Сима. – Не то что ваше вшивое Сколково. Настоящее немецкое качество. Хергештельт ин дойчланд.

– И ласточек там же накололи?

– Бог с тобой, Алик, как ты мог такое подумать? Разве ты до сих пор не знаешь моей руки? Ласточек я, конечно, сделала сама. Набивала перед зеркалом левую как правую и наоборот. В итоге все встало на свои места. Нестандартное мышление нужно не только физикам.

– А узор?

– Какой узор?

– Ну тот, который... – замялся Алик.

– Ниже пупка?

– Значительно ниже.

– Тоже сама, конечно. Любой девушке в какой-то момент становится любопытно, чем бог наградил ее в самом укромном месте. Но просто разглядывать себя в зеркале с раздвинутыми ногами мне было мало. Мне всегда нужно было сделать хотя бы один шаг дальше других.

– Похоже на кельтский орнамент. Как это у вас, у татушников называется? Плетенка?

– Много ты понимаешь. Во-первых, это не орнамент, а вензель.

– А во-вторых?

– А во-вторых, не суй свой нос куда не надо. Ты хоть и близорукий, но все же не гинеколог.

Алик поглядел на часы, вытащил пробку слива и включил душ. Мыльная пена погибала под тонкими струйками, и на Симином плече снова появилась подмигивающая лиловая ящерица. Вода постепенно уходила, и на веснушчатых Симиных лопатках показалась расплаcтавшая суставчатые крылья зубастая летучая мышь, вдоль белой, лишенной загара спины заструился многоцветными петлями чешуйчатый дракон, запорхали по бокам бабочки на ветвях сакуры, на крестце запестрел симметричный растительный узор, на приплюснутых о дно ванны ягодицах из остатков мыльной пены угрожающе нацелились раскрытые клешни скорпиона.

Алик вышел в спальню, достал из шкафа роскошный махровый халат из египетского хлопка, откинул край одеяла, взбил подушку и, переступая через разбросанные повсюду эскизы татуировок, вернулся в ванную. Сима стянула с головы резиновую шапочку с розовыми цветами и ждала Алика, смиренно сложив ладони на животе. Алик набросил ей на плечи халат и легко подхватил на руки. В спальне он положил Симу ничком на кровать и принялся растирать ее спину жестким полотенцем. Татуировки, ожив, задвигали крыльями, лапами, хвостами, замигали глазами, вспыхнули узорами цветов и орнаментов. На порозовевшей коже обозначились цепочки иероглифов и каких-то неведомых символов.

– Благодать какая, – Сима с усилием потянулась и с помощью Алика села в постели. – Каждый раз после ванны и твоего массажа я чувствую себя заново родившейся Афродитой.

– Если бы Афродита была такой же размалеванной, вряд ли оры сочли бы ее богиней.

– Именно богиней бы и сочли. Не зря в древней Греции было так много ритуальных татуировок, посвященных разным богам. Ты, Алик, лучше помолчи. Невежество прощается только женщине.

Алик снова взглянул на часы – Мила, как всегда, запаздывала. Он вздохнул и принялся прибирать Симину спальню. В обстановке комнаты не было единого стиля. Несколько старинных гобеленов в дорогих рамах зеленого дуба соседствовали с дешевой сборной мебелью из прессованных опилок. При чудовищном транжирстве на пустяки, на вещи эфемерные, Сима была скупа, когда дело касалось предметов фундаментальных, призванных служить десятки, а то и сотни лет. Вообще говоря, дело было не в скупости. Ее пугала их удручающая незыблемость, гарантированное долголетие, заведомая способность просуществовать дольше свой хозяйки.

'А как же картины и гобелены? – пытался уличить ее в отсутствии логики Алик. – Они ведь тоже из разряда вещей долговечных?' Симу, однако, мало заботила последовательность собственных силлогизмов. 'Не сравнивай большое с неизмеримым, – говорила она. – Искусство не долговечно, оно просто вечно. Не страшно сознавать, что твое существование ограничено несколькими десятилетиями. Нет смысла сравнивать миг собственной бренной жизни с вечностью искусства. Но думать о том, что твоей мебелью будут пользоваться еще несколько поколений неизвестных представителей двуногих, населяя их своей одеждой, запахами, а то и насекомыми – довольно противно. Пусть уж лучше все мое барахло вынесут в положенный богом срок вслед за мной на свалку.'

Исключение составляла лишь супердорогая немецкая кровать с водяным матрасом и системой регулируемого подогрева. При Симином прогрессирующем артрозе это было суровой необходимостью. Впрочем, для своих восьмидесяти девяти лет она чувствовала себя вполне сносно.

В прихожей раздался звонок.

– Милочка! – оживилась Сима.

На пороге возникла пухлая девушка в мокром розовом плаще.

– А вот и я! – воскликнула она и радостно засмеялась во весь рот. Сразу четыре ямочки ожили на ее обильно разрумянившихся щеках. Поднявшись на цыпочках, она чмокнула Алика в подбородок, вольно тряхнула крупно завитыми каштановыми волосами, и от нее во все стороны полетели дождевые капли.

– Что ты отряхиваешься, как собака! – проворчал Алик. – Лучше