Читать «Дальние покои»

I

Он долго пытался понять, кто это в темноте заглядывает к нему в спальню и тут же прячется за дверью, да так проворно, что никогда не успеваешь разглядеть лица. Это случалось после того, как няня уходила и уносила свечу. «Спокойной ночи, Тим, — обычно говорила он, прикрывая свечу ладонью, чтобы свет не бил в глаза. — Приятных снов». И медленно удалялась. По потолку со скоростью поезда пробегала острая тень от двери, из коридора доносилось несколько сказанных шепотом фраз — конечно же, о нем, — и он оставался один. Тим слышал, как нянины шаги затихают в глубине старого загородного дома, шлепают по каменным плитам в прихожей, иногда ему удавалось различить глухой стук двери в людскую, затем воцарялась тишина. Когда затихал последний звук и исчезали все следы няниного присутствия, таинственное существо покидало свое укрытие и с быстротой молнии выглядывало из-за угла. Обычно это случалось, когда он говорил себе: «Сейчас засну. Хватит думать. Спокойной ночи, Тим, приятных снов». Ему нравилось желать спокойной ночи самому себе. Так он не чувствовал себя одиноким. Получалось, будто разговаривают двое.

Просторная, с высоким потолком спальня располагаюсь на верхнем этаже старинного дома. Его кроватка с железной решеткой стояла у стены. На другом конце комнаты висели шторы. Он следил, как в их тяжелых складках пляшут отблески огня. Узор на ткани неизменно его занимал: спаниель охотился за длиннохвостой птицей, а та летела к густому дереву. Рисунок повторялся много раз. Сначала Тим пересчитывал собак, затем птиц и напоследок деревья, но их число никогда не совпадало. В рисунке был скрыт тайный смысл. Сумей он его разгадать, птицы, собаки и деревья «сошлись» бы. Он сотни раз играл в эту игру. Он был на одной стороне, а птицы и собаки на другой. Они всегда выигрывали. Как только ему начинало везти, он засыпал. Шторы висели неподвижно, но иногда ни с того ни с сего шевелились — и прятали в своих складках собаку или птицу, чтобы он не выиграл. Однажды, насчитав одиннадцать птиц и одиннадцать деревьев — чтобы не сбиться, он твердил: «Одиннадцать птиц и одиннадцать деревьев, но только десять собак», — он в нетерпении искал глазами одиннадцатую собаку, но вдруг занавески заколыхались и спутали ему весь счет. Одиннадцатая собака исчезла. Это ему не понравилось. Ведь занавески не шевелятся сами по себе. Впрочем, обыкновенно он бывал слишком увлечен счетом и не испытывал тревоги.

Напротив кровати был камин с красными и желтыми углями. Прижавшись щекой к подушке, Тим смотрел на него сквозь прутья кровати. Когда угли, осев, с мягким треском рассыпались, он переводил взгляд с занавесок на каминную решетку, стараясь точно угадать, какой из угольков свалится вниз. Пока в камине пылал огонь, звук нравился ему. Но иногда он просыпался среди ночи: в темноте комната казалась больше, огонь угасал, и его звук был уже не таким приятным. Тиму становилось не по себе: ведь угли падали не сами собой, казалось, кто-то нарочно их подталкивал. Перед каминной решеткой лежали густые тени. Однако утром и шторы, и угасший камин, в котором остывшие угольки позвякивали, точно олово, оставляли его совершенно равнодушным.

Когда утомленный игрой со шторами и угольками Тим лежал в ожидании сна, собираясь произнести свое «Сейчас засну», происходило нечто странное. Он сонно глядел на умирающее пламя или пересчитывал носки и фланелевую одежку, висевшую рядом на высокой вешалке, как вдруг кто-то с быстротой молнии заглядывал в дверь и исчезал, прежде чем Тим успевал повернуть голову. Появление и исчезновение всегда совершались с поразительной быстротой.

В дверном проеме с легкостью, проворством и бесшумной вкрадчивостью тени возникали плечи и голова, но то была не тень — держась рукой за дверной косяк, кто-то осторожно заглядывал в спальню и, заметив Тима, молниеносно прятался. Ловкость и быстрота этого маневра были непостижимы. Все происходило в полной тишине. Фигура исчезала, едва мелькнув. Но в долю секунды гостья успевала заметить его, разглядеть и понять, что он делает. Ей нужно было знать, спит он или нет. Исчезнув, она продолжала следить за ним. Где-то ждала и знала о нем все. Где ждала, неизвестно. Наверно, приходила издалека, быть может, с крыши, но скорее всего — из сада или с неба. Несмотря на окружавшую ее таинственность, она не внушала страха. Тим чувствовал ее нежность и заботу. Когда она появлялась, он не пытался звать на помощь хотя бы потому, что у него пропадал голос.

«Она приходит из Галереи кошмаров, — решил он, — но сама она не кошмар». Все это было загадочно.

Иногда она приходила несколько раз за ночь. Тим был почти уверен — хотя не до конца, — что она проскальзывает к нему в комнату, как только он засыпает. Садилась у гаснущего огня, пряталась за тяжелыми шторами и даже ложилась в пустую кровать, где спал его брат, когда приезжал домой на каникулы. Похоже, это она играла с занавесками и перемешивала угли. Почти наверняка ей было известно, где прячется одиннадцатая собака. Но точно Тим знал одно: она входила в его спальню и выходила из нее и не желала, чтобы ее заметили. Часто, просыпаясь среди ночи, он чувствовал, что она совсем рядом, склонилась над ним в темноте. Мальчик ничего не слышал, просто ощущал ее присутствие. Тогда она тихонько отходила в сторону. Двигалась она на удивление легко, но он замечал все ее перемещения, вернее, чувствовал разницу: вот она здесь, поблизости, а вот ее нет, но стоило ему снова заснуть, как она возвращалась. Впрочем, ее ночные явления разительно отличались от первого робкого заглядывания в дверь. При свете камина она приходила одна, а в темные безмолвные часы — со свитой.

И вдруг Тим догадался: у нее есть крылья — вот почему она движется так легко и стремительно. Она летала! А те, кого она тайком приводила с собой, ее дети. Он также догадался, что от них исходят нежность, покой и утешение и что они каким-то образом проникают к нему через Галерею кошмаров, хотя сами не имеют к кошмарам никакого отношения.

— Понимаешь, — объяснял он няне, — она приходит ко мне одна, а когда я совсем усну, приводит малышей.

— Выходит, чем быстрее ты заснешь, тем лучше, Тим.

— Конечно! Я и засыпаю. Только мне хотелось бы знать, откуда они приходят.

И говорил он это так, словно о чем-то догадывался.

Няня не могла сказать ему ничего путного, и он отправился к отцу.

— По-моему, — ответил его вечно занятой, но любящий отец, — либо там вообще никого нет, либо это Дрема приходит к тебе, чтобы унести в страну