Читать «Достался нам век неспокойный»

18 июля 1936 года. Мы разыграли бой — один против, троих. По всем канонам учебной программы такого не полагалось. Но наш командир любил эксперименты.

«Один» — это я. Они меня, конечно, «сбили», хотя и не сразу. Особенно досаждал Матюнин. Я почти возненавидел его в ту минуту, когда он повис у меня на хвосте и шел как привязанный, какие бы пилотажные номера я ни выкидывал. На мгновение даже представил его лицо: с сердито прищуренными глазами и закушенной нижней губой — таким он обычно бывал на футбольном поле, когда его обходил нападающий.

Самолеты приземлились, срулили с посадочной полосы и понеслись на стоянку, уже больше похожие, наверное, на торпедные катера: задрав высоко носы и отбрасывая винтами воздух, они оставляли за собой зеленые волны стелющейся травы.

Мы спрыгнули на землю, поправили гимнастерки и зашагали к тому месту, где в окружении нескольких командиров глыбасто возвышалась мощная фигура комбрига. Поодаль, за самолетами, стараясь не маячить на глазах у начальства, поджидали нас друзья, чтобы вместе идти в городок.

— Так… Ну что ж, неплохо. Действовали слаженно и напористо. Комбриг Король сделал два шага вдоль нашей коротенькой шеренги. — Но этого еще недостаточно. Надо искать… Надо пробовать и привыкать вести бои с превосходящими силами врага.

Комбриг, подробно разобрав наш бой, наконец, сказал улыбнувшись:

— Свободны.

Только теперь мы по-настоящему почувствовали, как устали.

Трудовая неделя окончена. Завтра — выходной день, и я увижу Олю. Увижу ее широко распахнутые глаза, лицо, обрамленное неброской прической, протяну ей букетик цветов без названия и скажу: «Это — с аэродрома». Она воз мет их, поднесет к лицу, чтобы скрыть смущение. Славная…

— Женька! Ты чего это витаешь в облаках? — голос Ерохина возвращает меня к действительности.

— Летчик — где же ему еще витать? — заступается за меня Мирошниченко.

Мы идем по аэродромному полю, планшеты с картам опущены на длинных ремешках и при каждом шаге бьют по икрам — особый авиационный шик. Сдернуты шлемы, ветерок приятно ласкает голову. Все залито солнцем, земля пахнет вчерашним дождем, свежестью травы.

— Нет, ребята, вы посмотрите на него, — не унимается Ерохин, размечтался.

— Да будет тебе! — пытаюсь остановить его.

Но все уже навострили уши, и особенно, конечно, Виктор Матюнин. Не подай Ерохин голос, Виктор, возможно, так и продолжал бы вышагивать, оторвавшись от всех. Такая у него привычка. Даже если они идут только вдвоем с Мирошниченко — утром ли в эскадрилью, в столовую ли, в Дом Красной Армии — на полкорпуса впереди обязательно кряжистая, чуть сутуловатая фигура Матюнина.

Вот они-то и выкручивали только что в небе с меня пот: Ерохин — мой закадычный друг, а Матюнин с Мирошниченко — тоже неразлучная пара.

В эскадрилье шутят, что если иных связал случай, то нас с Ерохиным не иначе как сам черт. Мы с ним и фигурами схожи, и лицами, говорят, похожи, и увлечение одно — акробатика. Так что нас в шутку еще называют «два брата-акробата». Даже костюмы гражданские для выходных дней у нас одинаковые.

А Виктор с Николаем… Никогда не сказал бы, что такие могут подружиться. Матюнин — анекдотчик и заядлый футболист. Мирошниченко в отличие от друга строен, красив, деликатен до застенчивости. Когда Виктор первый срывается в хохот от своих простецких грубоватых шуток и рассказанных историй, Николай морщится, словно у него приступ зубной боли. И хотя их водой не разольешь, по характеру, они совершенно разные и нередко спорят друг с другом.

Матюнину так и неймется что-нибудь затеять. Он и сейчас, предвкушая удовольствие, подстрекает Ерохина.

— Давай, профессор, рассказывай!

Профессором Ерохина прозвали не зря: в авиацию его призвали с институтской скамьи, да, кроме того, Леня постоянно носит с собой в планшете или в руке книги. Чаще всего по математике. Он где можно и даже где нельзя решает свои задачки. Однажды так увлекся, читая на ходу, что чуть не налетел возле штаба на комбрига Короля. Батя молча взял у него из рук книгу, снисходительно повертел ее в руках, молча же вернул. После этой встречи стал Ерохин читать летчикам бригады лекции по высшей математике.

— Давай, профессор! — Матюнин нетерпелив.

— Ну вот, — начинает Ерохин. — Поехали мы с Женькой в город. Сначала я поднял его культурный уровень в центральном кинотеатре, потом вывел в парк. Смотрю: блондиночка стоит…

— Ну-ну, — торопит Матюнин. — Что дальше?

— Дальше — вот! — Ерохин театральным жестом указывает на меня. — Был человек — и нету.

— Трагический случай, — тоном врача заключает Осипенко. — Я-то знаю…

— Во-во! — отзывается Матюнин. — Сказывается твой почин…

Слава богу, внимание перешло на другую историю. Не так давно в нашем военном городке появилась летчица. Всеобщее обозрение состоялось в столовой. Все неприкрыто поглядывали на фею в гимнастерке, галифе и сапогах, один я сразу и запросто подошел.

— Здравствуй! — обрадовалась она. — А я смотрю: хоть бы знакомое лицо. Знаешь, пока ребята привыкнут, чувствуешь себя белой вороной.

За то время, что прошло после Качинской авиашколы, где мы вместе учились, Полина стала иной. Вид теперь боевой, уверенный, этакая девушка-гусар. Даже подстрижена под мальчишку.

— А начинала свой путь в небо издалека — надев белый фартучек с маленькой голубой эмблемкой нашей училищной столовой. Кажется, не была она тогда такой рослой, крепкой и решительной, хотя, конечно, такой и была только заслонялось все это для нас чем-то другим. Платьем, что ли, в цветочках, бантиком на груди? А скорее всего — той скромной манерой держать себя, когда человек еще присматривается на новом месте.

Потом Полина заболела небом. В ней проснулась настойчивость, да такая, что она извела ею начальство от Качи до Москвы, пока не разрешили ей стать курсантом авиашколы…

— Ну, я пойду, — сказала она тогда, резко встала, красиво надела пилотку и уверенным командирским шагом направилась к выходу.

Меня обступили: кто такая? Откуда? Где познакомились? Незамужем?.. Один только Саша Осипенко не расспрашивал. Саша — человек дела.

Вообще Саша — личность! Смуглявый, стройный, галифе с шиком. А главное — летает Саша, как дьявол, и стреляет без промаха. Мы постоянно встречаемся в учебных боях, и, честно сказать, мне частенько от него достается.

Когда бригада улетала в Москву на первомайский парад, Сашу подвела ангина, он остался в части. А вернулись — и пожалуйте на свадьбу! Первый во всем, Саша тут не изменил себе — стал первым «клятвоотступником» нарушил холостяцкий уговор не жениться. Так нашего полку стало