Читать «Особенный год»

Ноябрь. Осень в самом разгаре, а в казарме на первый взгляд никаких изменений не произошло. Мне, по крайней мере, кажется, что все в ней как и много месяцев назад. Вот разве тополя под окнами заметно выросли. В мае сквозь их листву из окна свободно был виден спортгородок, а сейчас я, сколько ни стараюсь, не вижу перекладины, с которой свисает канат.

Позавчера мы простились со «стариками», которым пришло время демобилизоваться. Странное чувство охватывает командира, когда дело доходит до расставания с теми, с кем уже сработался и кто, выполнив свой долг, покидает армию. Я с любопытством рассматривал лица демобилизующихся.

Вот, например, старший сержант Бенде. Он серьезно, почти деловито прощается с солдатами. Делает он это с таким видом, будто ему так приказано. Однако глаза выдают его: они блестят как-то по-особому.

Когда Бенде подошел ко мне, чтобы проститься, вид у него не был таким серьезным. Когда я протянул ему руку, он поднял на меня взгляд, чуть-чуть склонив голову набок.

Какое-то мгновение мы молча стояли друг против друга, а затем я по-дружески обнял его.

Бенде снова посмотрел на меня, и я заметил, как слеза набежала ему на глаза.

Я невольно задумался: как-то странно все получается. Бенде, который так сильно ждал демобилизации, теперь вот вроде бы сожалеет об этом.

До армии он работал каменщиком и зарабатывал не менее двух тысяч форинтов в месяц. На первой же неделе службы его привели ко мне за провинность: зайдя в корчму, он выпил пива больше положенного и трахнул о пол пивную кружку.

Я решил не сажать его на гауптвахту, тем более что новички тогда еще не приняли военной присяги. Я даже не стал разговаривать с ним, пока он не протрезвится, решив, что товарищи проберут его лучше меня.

О случае в корчме я заговорил с ним лишь на следующий день.

— Я немного перебрал вчера, — откровенно признался парень и тут же пообещал, что подобного с ним больше никогда не повторится.

Мы поговорили с ним по душам. Он не выкручивался, нисколько не старался произвести на меня впечатление.

— Вот возьмите бумагу и карандаш, — сказал он мне далеко не по-военному, — и запишите, что ежемесячно я получал на гражданке две тысячи, это не считая квартальной премии. За два года, что я прослужу в армии, если отбросить все вычеты, я заработал бы двадцать тысяч, а где они теперь?

— Считать ты, как я вижу, научился, — скороговоркой заметил я. — А что ты скажешь, если государство и народ предъявят тебе свой счет? Я, конечно, понимаю, что ты свободно можешь заработать в месяц две тысячи, но только при условии, что в это время в армии за тебя будут служить другие. Не забудь еще и того, что тебя даром обучали профессии строителя, более того, тебе даже стипендию платили, чтобы у тебя не было никаких забот, пока ты учился…

Я тогда много чего сказал Бенде, однако, несмотря на все свои старания, не произвел на него нужного впечатления. Он так и остался при своем мнении. Он даже не пробовал возражать или как-то оправдываться: молчал, да и только. И лишь спустя несколько месяцев во время одного разговора со мной Бенде признался, что я, безусловно, прав.

Через год он уже был ефрейтором. Мы как раз ждали прибытия в часть новобранцев. И тут он заявил мне о своем желании служить дальше. Я с улыбкой слушал его объяснения и тут же поручил ему провести беседу с новобранцами о том, почему им нужно отслужить свой срок в армии.

И вот Бенде демобилизовался. Ушел из армии вместе с теми, кто честно выполнил свой долг. А мы, кадровые офицеры, остаемся, передохнем чуть-чуть, не более четырех-пяти дней, и снова за работу.

Еще, можно сказать, не остыли кровати демобилизованных от тепла их тел, а нужно снова набивать матрасы соломой в ожидании прибытия новичков.

И опять все начнется с самого начала.

Молодые младшие командиры уже две недели снуют по казарме, привыкая к своим обязанностям. Пока не уехали старослужащие сержанты, их голосов почти совсем не было слышно. Теперь же у них и командный голос появился, все движения стали более решительными. Держались они так, как я и ожидал. Удивительно? Нет, ничего удивительного в этом нет.

Кое-кого из новоиспеченных сержантов я хорошо знал лично, так как сам отбирал их для учебы в школе младших командиров.

Я верил в них, верил в будущее, верил даже тогда, когда поначалу не все получалось так, как следовало бы… Вот, например, вчера неожиданно произошел такой случай…

Я приказал ефрейтору Никошу привести в порядок спальню новобранцев. Подробно рассказал, что именно и к какому сроку нужно сделать. Сам же уселся в канцелярии и задумался о том, как мне лучше развернуть агитационную работу среди вновь прибывших, как вдруг услышал шум перебранки.

Громкий спор удивил меня, так как младшие командиры до этого чуть ли не шепотом отдавали распоряжения. Авторитетному командиру незачем повышать голос на подчиненных.

Положив ручку на стол, я вышел из канцелярии в коридор. Из спальни довольно явственно доносились голоса:

— Матрасы, видите ли, им нужно набить! А еще чего желаете?.. И сами за милую душу набьют.

— Нам ведь в свое время тоже набивали. — По голосу я узнал Никоша.

— Я должен набить новичку матрас, чтобы он потом смеялся мне в лицо? — Солдат говорил не особенно громко, и его голоса я не узнал.

— Пусть новички сами набивают себе матрасы. Если будет неудобно спать, по крайней мере себя будут винить, а не меня, — произнес еще один, также неизвестный мне голос.

Не понимая, почему мое приказание набить соломой матрасы встречено в штыки, я направился в спальню. Я никак не мог сообразить, почему такое простое приказание могло вызвать недовольство: дело в том, что всех новобранцев обычно ждала готовая постель — и вдруг такое сопротивление. Каждому из младших командиров десятки раз говорилось: «Товарищ, это нужно делать вот так-то!» И вдруг такое… Неужели они забыли это? Или вдруг почему-то решили, что новобранцев следует принимать как-то по-иному. Но, черт возьми, даже в этом случае не следует забывать, что я отдал приказ, чтобы он был выполнен, а отнюдь не для того, чтобы его обсуждали!

Я, как ни в чем не бывало, вошел в спальню и громко спросил:

— Вы чем тут занимаетесь?

Воцарилась мертвая тишина, а затем ефрейтор Никош громко скомандовал:

— Смирно!

Солдаты замерли по стойке «смирно». Повсюду валялись пустые матрасные наволочки.

— Вы здесь работаете или диспуты устраиваете? — спросил я, обращаясь к ефрейтору. — Прошло уже полчаса, а у вас ни одного матраса не набито.

Все молчали. Молчал и Никош, покраснев по самые уши. Что я