Читать «Проклятые огнем»

© Баштовая К.

© ООО «Издательство АСТ»

Бродячий монах прибыл в городскую тюрьму Бирикены на рассвете. Отпускать грехи перед смертью могли только эти сыны Единого, но из всех странствующих по городу в казематы соглашался прийти только отец Трутхари, вот и пришлось его ждать – иначе преступника можно было бы повесить еще до того, как встало солнце.

Зайдя в камеру, монах осенил преступника Знаком Единого и, прикрыв за собою дверь, дабы соблюсти таинство, тихо обронил:

– Покайся, дитя мое, ибо покрыли грехи тебя крылами своими…

Стандартная формулировка, надо сказать, подходила к этой ситуации мало – приговоренный, как назло, даже не потрудился встать с охапки соломы, на которой лежал до прихода монаха, и сейчас, подложив руку под голову, пялился на посланника Единого наглыми глазами – серым и зеленым…

Вышел отец Трутхари минут через сорок, низко надвинув капюшон на лицо, и в ответ на заинтересованный взгляд стражника только плечами пожал:

– Этот заблудший агнец не захотел каяться.

Заглянув через плечо монаха в камеру, Бобри разглядел, что приговоренный все так же лежит на брошенной на пол соломе. Лишь к стене отвернулся, укрывшись с головой своим ободранным плащом.

Честно говоря, тюремщик не до конца был уверен, что преступникам – особенно таким, приказ о чьей смерти отдал сам инквизитор, – вообще стоит пытаться отпустить грехи, но раз обычай требовал, приходилось с этим соглашаться.

За то время, пока монах находился в камере, его старую лошадь, тянувшую скособоченный возок, на котором и приехал посланник Единого, распрягли и сейчас как раз вели в конюшню после небольшой прогулки по двору.

Отец Трутхари тронул Бобри за плечо и чуть слышно попросил:

– Запрягайте обратно. Я поеду.

Тюремщик удивленно покосился на него, но спросить не успел, вестник Единого продолжил свою мысль:

– В Зеленой долине умирает старый Ландгрим, я должен быть там, чтоб его душа не попала в когти Того, Кто Всегда Рядом.

Упряжь запуталась, и священнику пришлось ждать. Вот он и стоял, нетерпеливо постукивая по промерзшей за ночь земле носком истоптанного сапога.

Сапога.

Сапога.

А ведь монахи носят сандалии. Или ходят босиком…

Бобри понял ошибку самозванца одновременно с ним. Из-под низко надвинутого капюшона блеснули злые глаза, и прежде, чем охранник успел закричать, лжемонах резко двинул его локтем под дых, сбивая дыхание, и рванулся ко все еще не запряженной кобыле. Из-под подпоясанной рясы посыпались пучки соломы, подсунутые под одежду для того, чтоб казаться толще.

Старушка Гретта перевидала многое. Когда-то она ходила под седлом, а потом хозяин, какой-то шварцрейтар, пожалев ее, не решился продать на бойню. Вот и выкупил кобылу отец Трутхари. Фальшивый монах, высоко задрав рясу, под которой обнаружились, кроме сапогов, еще и темные, перепачканные тюремным мхом штаны с разрезами, одним прыжком взлетел на спину старой кобыле и резко ударил ее каблуками по бокам.

Видно, старые воспоминания все еще давали о себе знать. Лошадь, не ожидавшая такой наглости, как в далекой молодости взвилась на дыбы и, разметав пытавшихся удержать беглеца людей, проскакала к выходу из замка. Лишь копыта дробно отстучали по каменной мостовой…

Спустя неделю…

Адельмар Сьер себе места не находил. Приходской священник уехал в Кульмье, а странствующего, которого якобы видели на улицах Лундера, никак не могли найти. Тихий стук в дверь, и в кабинет шагнул мажордом – темноволосый юноша лет двадцати пяти. Склонил голову в коротком поклоне:

– Он прибыл, милорд.

Молодой лорд выскочил из кабинета, чудом не сшибив слугу.

Тот, Кто Всегда Рядом, полностью оправдывает свое имя. К Единому надо взывать долго, а обратись к Тому, и слуги его всегда готовы прийти на зов, попросив взамен такую малость – душу воззвавшего. Вдобавок приходские священники часто отлучаются: людей много, а тех, кто отмечен милостью Единого, всегда мало. Вот и странствуют по городам вольного лорд-манорства Фриссии бродячие монахи – направляют и подсказывают. Один из них и прибыл сейчас по приглашению лорда Сьера.

Когда Адельмар буквально влетел в комнату, монах сидел, общипывая длинными узловатыми пальцами кисть дорогого винограда и неспешно бросая ягоды в рот. Заслышав шаги хозяина, гость резко обернулся и, следуя этикету, скинул с головы капюшон.

Под капюшоном обнаружилось молодое лицо, окруженное кудряшками светлых волос. Острые, тонкие черты лица придавали путешественнику сходство с лисою. Вдобавок похоже на то, что, прежде чем прийти в лоно Храма, монах участвовал в подпольных боях – нос был сломан в паре мест. А довершали картину насмешливые глаза разного цвета: один – серый, второй – зеленый.

В кресле монах сидел чуть боком, словно что-то мешало ему, да еще и ряса чуть топорщилась сбоку, словно мужчина что-то скрывал под нею, но Адельмару было сейчас не до изучения пришельца.

Полновластный правитель горного лорд-манорства Ругеи на миг замер в дверях, а затем быстрым, решительным шагом направился к монаху. Тот, наоборот, даже не потрудился привстать с кресла, лишь плавно поднял руку с тонким серебристым кольцом, разрисованным тайными знаками, и коротким, рваным движением осенил вошедшего Знаком Единого. Лорд Сьер поморщился, остановившись в паре шагов от странника: у Адельмара привычно зазвенело в ушах – обычная реакция на Знак. Но, по крайней мере, это подтверждало, что монах настоящий, – а то в последнее время развелось столько самозванцев…

– Рад видеть Вас в Лундере, отец… – хрипло начал Адельмар.

Губы посланника Единого тронула легкая улыбка:

– Отец Мадельгер, сын мой.

Честно говоря, лорда Сьера всегда слегка коробило подобное обращение: монах явственно был моложе его лет на десять, да и бродячие посланники Единого обычно происходят не из дворянского сословия. Но сейчас приходилось терпеть. Ради Селинт. Ради ее спасения.

– Отец Мадельгер, – согласился мужчина. – Вы с севера или с юга?

– Это имеет значение для нашей веры?

Правитель Ругеи опустил глаза под насмешливым взглядом монаха:

– Ничуть, отче. Просто я никогда не понимал северную моду на имена, связанные с войной. Хотя сокращение «Гери» меня устраивает. – Удержаться от того, чтобы хоть чуть-чуть, но поставить монаха на место, Адельмар все-таки не смог.

– Я с юга, сын мой. И оно не устраивает меня. – В голосе пришельца явственно звякнула сталь.

А этот бродяга был не так уж прост, как казался…

Впрочем, уже через мгновение разноглазый подлил в голос елея:

– Но ведь ты позвал меня не затем, чтоб узнать, откуда я, сын мой?

– Вы правы, не за этим, отец Мадельгер. – Адельмар попытался вспомнить о добродетели смирения.

Монах удовлетворенно кивнул.

– Твоя душа блуждает в потемках, – ласково начал он. И видно было, что пришелец повторяет заученные слова, не задумываясь об их содержании. – Ты хочешь услышать слова Единого, данные нам милостию Его и…

– Нет!

Короткое резкое слово оборвало медоточивые речи, и монах замолчал на полуслове, подобно телеге, сбившейся с наезженной колеи.

– Простите?..

– Идемте со мной, отец Мадельгер.

И дворянин направился к выходу из комнаты.

– Скримсл! – зло и тихо ругнулся монах.

Лорд, не расслышав, обернулся на пороге:

– Вы