Читать «Лев Бессердечный и хозяйка механического кота»

– Опустевшие маслёнки! – выругался Хатори, задев газовый фонарь, показавшись на пороге.

Пригнувшись, механик нырнул в завораживающий эпохальностью беспорядок мастерской автоматонов. Заведением владел его друг Сато. Гость приветствовал коллегу, сняв старомодную шляпу.

– Ярмарка в самом разгаре! Ты будешь пердеть в мастерской или пойдёшь за шестерёнками? – Хатори ненадолго присел на табурет у входа. – Эти гады испугаются раннего паводка и свалят через два дня.

– Только надену тулуп, – миниатюрный Сато снял с вешалки дешёвый беличий наряд.

– Ты уходишь, отец? – из каморки показался маленький Лев. Малыш постарался прервать неблагозвучные слова, которыми изобиловала речь друга отца. Доверия сквернословы не вызывали.

– Я скоро вернусь, – владелец мастерской автоматонов едва коснулся своего хрупкого сына.

– Я всё равно буду волноваться, папа.

– Хатори идёт со мной, что может случиться?

«С этим ненадежным товарищем? – подумал сын Сато. – Да всё, что угодно».

– Я Лев, но ещё маленький, – улыбнулся малыш. – Храбрости во мне ещё расти и расти.

– Просто отвлекись немного от хандры. Может, расскажешь нам что-нибудь заводное, перед нашим уходом? – Хатори неприятно подмигнул малышу.

Лев стеснялся лишь грустных историй. Ему казалось, что слёзы, проступающие на лицах людей, слушающих их, его вина. Вина как рассказчика, никчёмного исполнителя. Маленький сын своего отца ещё не понимал глубины и загадок природы эмоций взрослых людей.

Но неприглядному Хатори он не боялся испортить настроение протяжными мрачными песнями, так подходящими их эпохе паровых машин, грязных улиц и коррумпированной власти. Лев запел:

Заметив, как стёрлась улыбка друга отца, предвкушавшего бодрящую песнь, малыш затих:

– Я сбился, ещё вначале, пропустил первое четверостишье.

Боевое настроение пожилого механика улетучилось, но Хатори всё же хвалебно потеребил Льва по голове:

– Грустные песни тоже нужны, – вместе с отцом гость направился к выходу. Уже когда дверь была затворена, Лев услышал другие слова друга Сато. – Ты же помнишь этот короткий стих? Малыш переделал его, но зачем ты позволил ему читать подобное?

Также малыш услышал и ответ папы:

– Я исправлю все по возвращении. Лев мне, действительно, как сын.

Дверь закрылась, а знакомые голоса удалились и окончательно стихли. Лев остался один в мастерской Сато. Ему было не впервой проводить время среди недоработанных автоматонов, заводных игрушек, бесконечных деталей, маслёнок, которые механики так не любили находить пустующими.

Да и занятия имелись. Лев осваивал детские книжки, иногда принимался за те, что папа держал подальше. Вне зависимости от того, какую литературу изучал малыш, он мог увлекаться часами. Но не тогда, когда Сато не было дома.

Сынишка владельца мастерской прекрасно знал Хатори, но не доверял ему. Лев осознавал, что папа вернётся с ярмарки, всё будет хорошо. Но тревога без своего отца рядом, заставляла внутри постоянно что-то дрожать и расходиться в диссонансе со здравым смыслом.

Сато не мог быть кровным родителем Льва, малыш понимал это столько, сколько себя помнил. Но кровь и плоть не решают всего, не определяют уровня привязанности и возможной заботы.

Куклы и другие механизмы в разной степени разработки не могли прочувствовать эмоции Льва, но ведь он не игрушка. Он – сын Сато, может и не по крови, но сын!

Почему папа не взял его на ярмарку?

«Хатори и отец уже успели уйти от дома, – понимал подошедший к двери малыш. – Но я знаю, где ярмарка! Знаю дорогу к реке, я догоню!»

Лев хотел удивлять отца не только своими песнями и грамотой. Больше всего он стремился показать приёмному родителю свою трепетную заботу и тепло своего сердца. Холод снаружи не мог остудить его пыл.

Ловко перебирая ногами, Лев нёсся по мостовой навстречу ярмарочным огням. Как и в конце любой зимы, глубоко промёрзшая река уступала место для спортивных игр всевозможным заезжим лавкам. Сато и Хатори не могли упустить распродаж предметов своей страсти – автоматонов, а также всего, что связано со сложнейшими механизмами. Плоды трудов папы и его друга уже многие годы становились достоянием народных затейных гуляний, прибывали в богатые дома как игрушки для балованных детей.

Пёстрые гирлянды, обрамляющие газовые уличные фонари были украшены маленькими дирижаблями и чудесами паровых технологий в миниатюре. Детворы и подростков стало заметно меньше на раскатанной глади реки. Просторы между торговыми рядами перешли в распоряжение чинных мужей, неспешно раскатывающихся на коньках от магазинчика к магазину.

Лев продолжал стремительно приближаться к одному из набережных спусков, обустроенных для перехода к руслу замерзшей реки. Перед ним в метрах ста образовалась толпа.

Негодующие женщины, именно они больше всего взбудоражили нутро малыша своими причитаниями, криками и плачем. Мужчины старались уводить своих благоверных прочь, а появившиеся представители власти и подавно активно разгоняли народ.

Лев первым заметил Хатори, сидящего внизу, на поверхности реки, обагрённой чьей-то кровью. Папин друг причитал, отводимый в сторону полицией:

– Сато, бедняжка, Сато. Кто теперь позаботится о твоей мастерской?

Малыш смотрел на разрушенные деревянные перекрытия, служившие спуском. Доски и щепки от них были разбросаны всюду вокруг, опаленные. Пахло порохом.

– Неужели детвора виновата в несчастном случае? – негодовали полицейские. – Маленькие мерзавцы!

Они маленькие мерзавцы, а он – маленький сирота. Всё оборвалось внутри и падало в бездну, туда же хотелось выбросить осознание реальности и вскочить, как после страшного сна.

– Лев! – Хатори увидел сына погибшего приятеля. Возглас друга отца напугал малыша.

«Что нужно от меня этому неприятному типу?» – растерянный, напуганный и невероятно обиженный на весь мир, Лев бросился бежать. Не домой. Куда глаза глядят.

Всё тряслось перед глазами, долго и утомительно.

Лев давно свернул с набережной, чтобы оказаться дальше от злосчастной реки, шума толпы и вообще каких-либо людей. Остановившись лишь с осознанием того, что на улице стало темнее, малыш присел. Снег кружился, покачиваясь, как раскачиваются в его голове