Читать «Белый мусор»

Я существовала, как призрачный набросок мыслящего существа, которое пыталось увидеть себя со стороны и ужасно жалело, что рядом нет зеркала.

Зеркало не помогло бы.

Нет глаз, чтоб узреть себя. Нет рта, чтоб закричать при виде своего отражения: комок фарша, плавающий в колбе с диссоциативным электролитом. Гигантская фрикаделька, слепленная полоумным поваром.

…

Есть ли «Я» вообще, или я — это Клод, удивлённый своей новой ролью?

О командане Клоде Яхине знала всё, что знал он сам. Даже то, что ему стыдно вспоминать. В особенности это.

Моя личность, которой, возможно, нет забилась в уголок, стесняемая образами и мыслями из памяти Клода. Хотелось казаться себе искоркой сознания… но — я была шариком фарша, плавающим в диссоциативном электролите.

Хотя бы в этом полная ясность.

…

Глаза мои появились позже знания того, что они у меня должны когда-то появиться.

Видела вокруг себя глубину, как в Океан-море. Электрические всполохи озаряли синюю муть, показывая комки какого-то белого мусора, плавающего вокруг моего сознания, как рыбий корм, насыпанный в аквариум, где все давно сдохли.

Этот сизый мир всего метра три в диаметре. Представлял собой высокую стеклянную колбу, установленную в бункере. Колба — часть добедового клонатора, обнаруженного ханаатцами в Санитарном Домене. Ради клонатора, (или, как его называл профессор Сенчин, АКОС — «Аппаратный Комплекс Органического Синтеза») Клод и сунулся сюда.

Синяя муть электролита и белый мусор в ней — единственные знания о реальности, полученные через собственный опыт. Всё остальное — знания Клода, которые меня не устраивали.

Даже имя для себя придётся выбирать из чужих воспоминаний. Из воспоминаний командана Клода Яхина.

…

Главное не сбиться с мысли.

Я ведь не восставала из мёртвых — Клод ещё никогда не умирал. Значит, и у меня нет этого опыта.

Хотя… не считая того случая, после спецоперации Эскадрона в Нагорной Монтани, когда мой оригинал, командан Клод Яхин, попал в реанимацию с ранением в голову.

Он увидел свет в конце туннеля и услышал райское пение, пока хирург не попросил медсестру выключить радио «Шансон» и не отвёл лампу от лица оперируемого. Клод до сих пор полагал, что побывал одной ногой в могиле.

…

Электрические разряды пульсировали в фарше, заменяя удары ещё не работающего сердца. Снова пограничная двойственность: сердце стучало исключительно в моём представлении. Мозг посылал сигналы, но не было крови, которую этот орган должен был перегонять. Была только идея функции организма под названием «сердцебиение».

У меня испуганно колотилось сердце, которое то ли уже существовало, но не работало, то ли ещё не было создано, но уже всё-таки, дьявол его побери, работало.

Не важно, клон я из колбы с диссоциативным электролитом или родилась из утробы матери, как оригинальный Клод и миллионы остальных граждан Империи Ру́сси.

Мир за стенами АКОСа — это единственное подтверждение моей реальности. И я буду цепляться за мир руками, щупальцами, обрывками мыслей… всем, что есть.

Мой оригинал — Клод Яхин — не раз встречался со смертельной опасностью. Тогда на его лице появлялась та косая улыбочка одним уголком рта, которая была свойственна всем Яхиным. Мне тоже хотелось косо улыбнуться несуществующим ртом. Мне предстояла встреча с миром.

Это нервировало.

Отлично!

Значит, нервы у меня уже появились.

Круглый потолок бункера покрывало переплетение труб и проводов. Ниже висели большие лампы. Половина из них не работали, поэтому внутренности бункера освещались частями, как сцена театра. Не считая колбы АКОСа, — изнутри она подсвечивалась слабым огнём лампочки, которая, впрочем, не пробивала толщу жидкости.

Командан Клод — красавец-брюнет, в комбинезоне, поверх которого одет заляпанный кровью бронежилет, сидел на медицинской кушетке и жевал тартину. Одной рукой макал её в стакан с оранжиной, другой придерживал на коленях автомат.

Антуан, его аджюдан, сидел в пятне театрального света. В обеих руках вертел засапожные ножи: кривые четырёхгранные лезвия с ханаатскими узорами. Завершив серию быстрых вращений, сунул ножи за голенища и поднялся.

Подошёл к трёхметровой колбе АКОСа. Прикрыл глаза ладонями с обеих сторон, вглядываясь в мутную синеву:

— Интересно, что он там думает…

Клод пожал плечами, что значило: «какая к чёрту разница?»

Вместо него охотно ответил профессор Сенчин:

— Существо переживает стадии собственного рождения. То есть проходит путь от сознания червяка до человеческого. — Сверившись с хронометром, добавил: — Сейчас это существо, или иначе «синтезан», вполне осознаёт и себя, и свои воспоминания… то есть воспоминания донора.

— Почему ты, дед, его «существом» кличешь? Почему не клоном?

— Потому что, молодой человек, я учёный. Клонирование — теоретический процесс недостижимый на практике. В АКОСе происходит созидание, синтез по заданным параметрам, но не клонаж.

— Будто есть разница.

— Есть. Чтоб её понять, вам надобно сорок лет учиться.

Изнутри колбы выплыл и прилип к стеклу белёсый кусок плоти, похожий на уродливый пельмень в протухшем бульоне. Антуан зажал рот рукой и отошёл.

Пол бункера несколько раз вздрогнул. Лампы на потолке запрыгали на тросах, как сторожевые псы на привязи. Посыпалась пыль.

Гоша, четвёртый человек в бункере, флегматично смахнул со стёкол своих синих очков пыль и посмотрел на экран сканера. Красные человеческие силуэты возились у прямоугольного проёма бункерных дверей.

— Минируют, — дополнил Гоша.

На связь по рации вышла Руди:

— Уничтожила два лазерных термо-бура. Третий ушёл к вам вниз, так что держитесь. У нас бой на земле, приходится отвлекаться на поражение вражеской пехоты и наземной техники. ПВО противника подавленно, так что мы тут справляемся.

Профессор Сенчин глядел то на Клода, то на показания ординатёра. Извиняющимся тоном доложил:

— Последняя стадия процесса.

Клод обмахнул крошки с бронежилета и перевернул одну железную кушетку. Под её прикрытием опустился на колено:

— Гоша и Антуан, занимайте позиции. Стрелять без команды.

Гоша встал за выступом в стене лаборатории. Задумчиво спросил:

— Командан, когда твой клон будет готов, он будет полностью, как ты? Нам слушать его приказы?

— Не гони, Гоша. Философ херов.

— Но если он начнёт орать, что тоже главный? Что он тоже командан, тоже имеет право… то сё? Вас же хер отличишь.

Антуан заржал.

— Отставить шутки. Будет рыпаться — грохнем.

Синяя жидкость в АКОСе бурлила. Вспыхивали слабые электрические искры. Профессор Сенчин бегал между колбой и ординатёром и восторженно кричал:

— Завершился перенос донорской памяти. Иисус-дева-мария.

В диссоциативе мелькнуло что-то похожее на раскрытую ладонь, окутанную прожилками электроразрядов.

— Искры зажгут эту ночь… — вспомнил Клод свой девиз.

Профессор остановился перед экраном ординатёра и усиленно потёр переносицу. Провёл пальцем по табло. Повернулся к Клоду.

— Готово…

Стеклянная дверца ёмкости опустилась. Синяя жидкость, мерцая искровыми разрядами, хлынула на пол. Антуан зажал нос и выругался:

— Мерде.

Не отрывая взгляда от колбы, профессор пояснил:

— Отвод диссоциативного электролита нужно продумать. Пока что спускаем прямо на пол.

— Воняет, будто сдох кто-то.

Гоша философски изрёк:

— Рождение и смерть одинаково воняют.

Чем ниже опускалась дверца, тем сильнее изумлялся Клод.

В опустевшей ёмкости висела девушка. Нити органики, прилепившиеся к стенкам колбы, поддерживали её в центре.

Глаза — закрыты.

Мокрые