Читать «Операция «Театр»»

21 сентября 1941 года

Смольный, кабинет Первого секретаря

Ленинградского обкома ВКП(б)…

В кресле за рабочим столом расположился полноватый, с чисто выбритым лицом мужчина в возрасте, в военном, серо-зеленом френче. Он что-то сосредоточенно пишет. А писал высший партийный работник блокадного города раскладку съестных запасов для населения. С 1 сентября была запрещена свободная продажа продовольствия, нормы выдачи продуктов снижались еженедельно. После того, как в результате массированных авианалётов германской авиации 8 и 10 сентября сгорели крупнейшие в городе Бадаевские продовольственные склады, ситуация с продовольственным обеспечением жителей стала критической. Вместе с тем, расцветал «черный рынок» продовольствия…

Подает сигнал один из трех стоящих на столе черных телефонных аппаратов. Мужчина недовольно отрывается от писанины, рывком снимает трубку и бросает:

– Да.

– Товарищ Жданов, – раздается напряженный женский голос секретаря. – К вам по записи директор Государственного Эрмитажа, академик Понаровский Эльдар Иосифович.

Хозяин кабинета делает явно недовольное выражение лица и нехотя изрекает:

– Пусть заходит, только ненадолго.

Через мгновение входит лысый пожилой мужчина в очках и помятом черном костюме.

– Здравствуйте, товарищ Жданов.

– Здравствуйте, товарищ Понаровский. Проходите, присаживайтесь и рассказывайте. Мне уже сообщили, что у вас задержали женщину, пытавшуюся вынести мраморную статуэтку Родена.

Академик прошел к рабочему столу и сел на стул. Тяжело вздохнув, вымолвил:

– Увы, бедняга говорит, что хотела ее обменять на продукты. Ведь люди живут впроголодь. Но я ее не оправдываю.

– Органы разберутся, – бросил Жданов. – Сделано это специально, по злому умыслу или по глупости.

– Вместе с тем, – продолжил академик, – оставшийся в городе героический персонал музея подготовил к вывозу очередную часть собрания. Научные сотрудники Эрмитажа, работники его охраны, технические служащие – все, все принимали участие в упаковке картин – мировых шедевров, затрачивая на еду и отдых не более часа в сутки. Работы ведутся круглосуточно, все мы находимся на казарменном положении, заклеиваем окна. Сотрудники живут в подвалах, занимаемся консервацией зданий…

– Я все понимаю, уважаемый академик, – перебил Жданов. – Эх! Вы же знаете, немецко-фашистские войска с юга, финские с севера полностью блокировали город! Чем же я вам помогу, уважаемый академик?

– Но баржи через Ладожское озеро ходят.

– Ходят, – бросил Жданов, взял со стола лист бумаги. – Вот вчерашняя сводка, полюбуйтесь. Из Ленинграда отправлено две баржи, одна, с тремя сотнями эвакуированного населения, потоплена немецкой авиацией. Почти 100 человек утонуло! В город с Большой земли также направлено две баржи и одна с продуктами питания потоплена. Видите, какие риски! Какие потери! Вашими бесценными, мировыми шедеврами я не имею права рисковать.

– Вы должны что-нибудь придумать. Шедевры надо срочно вывозить из города! Вы слышите!? Мы не в состоянии создать для них приемлемых условий хранения, в подвалах сыро и душно. Они просто разлагаются! Недавно огромная фугасная бомба взорвалась на Дворцовой площади. А вчера один снаряд попал в Гербовый зал, погиб сотрудник…

Хозяин кабинета устало покачал головой.

Вдруг он что-то вспомнил.

– Впрочем, буквально вчера Государственный Комитет Обороны страны принял очень важное для города решение. Оно поможет решить ваши проблемы.

– Не наши, Андрей Александрович, а государственные, вернее даже, общемировые. Мы должны спасти мировые художественные сокровища. Должны…

– Хорошо-хорошо, – согласился Жданов…

1 октября 1941 года

Верхний Тагил, Свердловская область,

районная больница…

Молодой и сильный организм Ермолая Сергеева успешно боролся с травмами, полученными при встрече с бурым медведем. А заодно и со вскрывшимися во время болезни некоторыми старыми ранениями.

Медперсонал делал все, чтобы быстрее вылечить молодого человека. Несомненно, способствовала этому и неожиданно прибывшая, по указанию майора Истомина, знакомая медсестра Мила. Поэтому неудивительно, что Сергеев практически через неделю вместе с Милой отправился домой, то есть в свой гостиничный номер…

– Да у тебя не гостиничный номер, а нормальная трехкомнатная квартира с ванной и телефоном! – осмотрев номер, воскликнула Мила.

Подруга в это время рассматривала гобеленовый ковер над диваном.

– Ну, мне, как начальнику хранилища, положено, – скромно выдавил Ермолай.

Он пошел и обнял девушку.

В это время в номер вошла раскрасневшаяся, улыбающаяся Молева с огромной сумкой. Окинув взглядом парочку, заместитель Сергеева по хранилищу весело пропела:

Ермолай и Мила с некоторым удивлением смотрели на женщину.

– Здравствуйте, молодежь, – изрекла Молева. – Как вам стихи Есенина в моем музыкальном исполнении?

– Здорово, – лишь смог выдавить Ермолай.

– То-то, молодежь! Война войной, а жизнь продолжается! Я принесла вам, молодежь, продукты: картошечку, капустку, огурчики, грибы, вина свойского. Кушайте на здоровье, поправляйтесь.

– Спасибо, Ольга Олеговна, – вымолвила Мила.

– Спасибо, – буркнул Ермолай.

– Ну, отдыхайте, милуйтесь сегодня, – весело изрекла Молева. – А завтра, товарищ Сергеев, мы ждем тебя в хранилище, – махнула рукой и быстро покинула номер.

– Сначала ванна, потом обед, – всматриваясь в глаза Ермолая, вымолвила Мила.

Рассматривая девушку, он широко улыбнулся, обнял и поцеловал.

– Ты такая красивая, Милочка, и необычная.

– Не преувеличивай, пожалуйста. Я самая обыкновенная и очень даже грешная…

Восточная Пруссия, вилла в Штейнорте,

резиденция рейхсминистра Риббентропа…

В небольшой деревянной беседке стояло кресло-качалка. Рядом располагался небольшой столик, на котором дымилась чашка душистого кофе и тарелочка с любимым рейхсминистром баварским голубым сыром. Слегка раскачиваясь в кресле, Риббентроп рассматривал каталог художественных ценностей, или, вернее, произведений искусства, захваченных сотрудниками его министерства в странах Восточной Европы.

Рейхсминистр порой любил в спокойной непринужденной обстановке полюбоваться уникальными работами мастеров. Поразмыслить об их истории создания… будущем… Причем, будущем шедевров, связанном исключительно с ним… Рейхсминистр мечтал создать музей изящных искусств своего имени, и не только мечтал, действовал…

«Скоро каталог пополнится», – довольно раздумывал Риббентроп.

Ведь 18 сентября 1941 года немецкими войсками был оккупирован город Пушкин (до 1918 года – Царское Село, императорская резиденция), это в 25 километрах от центра Ленинграда. В городе находится Большой Царскосельский или Екатерининский дворец с несметными богатствами, включая единственную в своем роде Янтарную комнату. Вот-вот падут и другие города-пригороды русской северной Пальмиры со своими многочисленными дворцами и виллами.

«А впереди захват Ленинграда или Санкт-Петербурга. Город 200 лет был столицей могущественной Российской империи, притягивая к себе всех и вся. Нашим людям будет, где развернуться. Просто дух захватывает!..».

Риббентроп сделал два глотка кофе, бросил в рот кусочек сыра. Жизнь прекрасна!

Вместе с тем, рейхсминистр прекрасно понимал, что у него много своих конкурентов на русские ценности: ищейки Гиммлера и Шелленберга, агенты, диверсанты и убийцы ведомства Канариса, мародеры гауляйтера Восточной Пруссии Коха…

Риббентроп вспомнил недавнюю свою закрытую встречу в Швеции с одним американским бизнесменом. Усмехнулся:

«Американцы, да, пожалуй… и англичане, тоже не прочь урвать кое-что у России. Но… им и прочим нейтралам фиг, а не русские шедевры. Все должно достаться нам, победителям! Ха-ха!!!».

Думать о проваленных с треском в последнее время в России операциях своего ведомства «Золото Северной Пальмиры» и «Аrgentum» Риббентропу не хотелось. Это в прошлом. Непременно хотелось думать о новых, интересных приобретениях в России…

Рейхсминистр вызвал к себе полковника Шульца, главного разведчика министерства, и спросил:

– Кто из наших людей сейчас работает